Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— Правильно. Но недостаточно человеку только личного счастья. Вдвойне счастлив тот, кто жил в хорошее счастливое время. Своего отца, Шергила, я считал несчастным, а оказалось, что он счастливый человек, ибо верно служил государыне во время могущества Грузии.

У него было только личное горе, а что такое личное горе в сравнении с несчастьем целого народа? В этом смысле и твой дядя, бывший визирь Вардан, оказался счастливее тебя: искупил свою вину перед господом, примирился с троном и ушёл из этого мира, насладившись лицезрением благоденствия родины. А ты, изнеженный личным счастьем, должен окончить свои дни, не порадовав своего сердца, истерзанного злоключениями родины, и всё это потому, что довелось жить в плохое время.

— Нет хорошего и плохого времени. Время бывает таким, какого достойны вышедшие на его арену люди. Герои, патриоты и время делают героическим, а при трусах, изменниках и для родины наступают чёрные дни!

Но что поделаешь, если и старания и труды человека не оправдывают себя? Он старается и трудится, а его всё равно потом сочтут расточителем!

— Всю жизнь был я верным защитником трона и веры, всегда находил достойные ответы и для врагов и для друзей, не знал страха на поле боя и почёл бы за счастье гибель во славу родины.

— Пусть так. Но мы не приложили всех своих сил и возможностей, не истратили себя до конца ни в своей стране, ни вне её, не смогли пожертвовать собой в сражениях с врагом и тем послужить примером для других. И так жил не только ты. Вокруг тебя существовали твои современники, трудясь расслабленно, неплодотворно. Разве могущественная Грузия была не в состоянии отбить и отбросить хорезмийцев?! Разве можно было так постыдно, без боя уступать монголам нашу землю? Ты скажешь, что не принимал участия в войне с хорезмийцами, что могущество Грузии сломила гарнисская измена. Хорошо, предположим, ты по не зависящим от тебя причинам не смог воевать в Гарниси. А потом ты принял какие-нибудь меры, чтобы расследовали причину гарнисского поражения и наказали предателей?!

— Проигранному делу уже не помочь. Но поражение нас не сломило, мы не вложили меч в ножны и не изъявили покорности султану Джалал-эд-Дину. Даже несколько раз схватывались с ним не на жизнь, а на смерть. Под конец, у Черетхеви, он так постыдно бежал от нас, что даже не успел забрать свою саблю и корону.

— Что было, то было. Но как вы организовали этот заговор, который за день до восстания был раскрыт, и враг опередил вас?

— Упрёк в том, что мы открыли двери монголам, ко мне не относится. Как ни старался я объединить наши силы, дабы отразить врага, никто меня не поддержал. Испуганные правители Грузии заперлись в своих крепостях в надежде на их неприступность и не захотели бороться под единым знаменем. Мы воевали с численно превосходящим нас врагом. Но когда сопротивление было сломлено, я приложил все усилия, чтобы заключить с монголами договор, лишь бы они не переходили через Лихский хребет и не проникли в Западную Грузию. Они ограничились наложением дани. Этим я спас половину страны от покорения и разгрома. Хотя Залихская Грузия жила относительно спокойно, я всегда заботился и об остальной, покорённой части Грузии, не оставляя её без помощи, а как только создались подходящие условия начал раздувать огонь восстания. Вдохновителями заговора были только мы, самоотверженные патриоты, ожесточённые монгольским игом предводители народа.

Мы поклялись друг другу, что не изменим и не выдадим заговора. Но если и среди святых апостолов нашёлся один предатель, не удивительно, что и среди нас, простых смертных, оказался Иуда.

— Эх, Цотнэ, Цотнэ! Ты хоть задумываешься о том, для чего едешь к монголам? Ведь знаешь, что смерти тебе не миновать. Если б другой на твоём месте попал в плен, то постарался бы спастись взятками, выкупом. Ты же — правитель недосягаемой для монголов части Грузии и к тому же называешься начальником тумана. Подождал бы немного, понаблюдал бы издали, посмотрел бы, какой приговор вынесут схваченным заговорщикам, и действовал бы в соответствии с этим.

— Как я могу глядеть на пытки и гибель товарищей, связанных со мной святой клятвой, ведь сердце не вынесет! Что мне делать со своей совестью, как мне жить, если моих друзей, которых я сам вовлёк в заговор, всех казнят? Где ни появлюсь, будут пальцем показывать на меня, и некому будет пожаловаться, ни богу, ни человеку! Жить трудно и тогда, когда ходишь с поднятой головой, гордясь своей ничем не запятнанной честностью, а кому нужна такая жизнь, когда перед всеми надо оправдываться и доказывать, что ты не изменник, не Иуда!

— Всё же подумай, князь. Быть может, твоя жизнь нужна, чтобы выявить предателя заговора. Может, лучше будет издали следить, осторожно выяснить, кто выдал тайну, а потом, подыскав подходящее время, за всех отомстить. Если же расправишься с предателем и отомстишь за твоих собратьев, то хоть в тот же день сдавайся монголам. Такая смерть будет и красива и оправданна. Не надо спешить к бессмысленной гибели. Денег у тебя много, за Лихским хребтом ты недосягаем для врагов.