Цотнэ, или падение и возвышение грузин

Прошлое нам представляется своеобразным театром, ареной, где предки на виду у многих поколений потомков действуют и борются, трудятся и размножаются, веселятся и горюют, любят и ненавидят…

А поскольку и в прошлом жили подобные нам люди, надо предполагать, что и для них ничто человеческое не было чуждо. В соответствии с законом, открытым Марксом, в основу исторического процесса положены изменения социально-экономического уклада.

Человек принадлежит к определённому социальному кругу, и его сознание определяется общественным строем. Этот строй и круг формируют его сознание и управляют его действием. Сегодня мы не можем разделить остроумной мысли Маккиавелли, будто «в течение времени одно остаётся неизменным — человек…» Изучение социальной психологии ярко выявило влияние социальной среды на человека, с изменением этой среды меняется и психика человека, и его сознание, вкусы, отношение к вещам и явлениям. Однако новая историческая наука признает, что в природе человека, в человеческом обществе имеется некий постоянный фонд, который остаётся неизменным во все времена. Если б не было этого «фонда», для нас было бы непонятным не только поведение и характер античного и средневекового человека, но также мысли и побуждения, чувства и переживания наших отцов, непосредственных предков.

Задолго до того, как историческая наука установила эту истину, художники интуитивно догадывались о её существовании. Мудрый художник, рисуя характер исторической личности, всегда старался снабдить своего героя взятыми из этого «фонда» атрибутами, неизменно сопутствующими людям всех эпох. Не случайно же люди одних времён понимают людей, живущих в другие времена…

Если художник не углубится в понимание этого основного «фонда ценностей», который одинаков и у босоногого пастуха античных времён, и у закованного в латы средневекового рыцаря, и у современного нам покорителя космоса, то образ, созданный художником, будет нежизненным. Не воздействуя на чувства, он никого не заинтересует. Сила таланта художника и его жизненность измеряются не тем, насколько точно воссоздаёт он внешние аксессуары определённой исторической эпохи (это под силу любому педанту средней руки, ибо для выполнения этой работы нужно только добросовестное изучение материала и точное копирование). Настоящее творчество начинается тогда, когда художник, изображая исторического героя, углубляется в то «неизменное», которое является общим для людей всех времён.

В официальных летописях показ прошлого ограничивается демонстрацией действия появляющихся на сцене героев, художник же, работающий над историческим материалом, имеет право рассказать и о том, что происходит за сценой. Он имеет право заглянуть даже в альковы венценосцев и показать происходившие там драмы. В отличие от историка, художник не только правомочен, но и обязан глубоко заглянуть в душу исторического героя, передать его волнения и сомнения, заставить нас почувствовать силу его страстей.

В наше время не может заслуживать одобрения художественное произведение, в котором нет глубокого психологического анализа характеров, живых жизненных деталей, человеческих страстей, рассуждений, располагающих к раздумьям, внутренних движений души, не заметных для обыкновенного глаза…

Однако иному историческому произведению мы почему-то прощаем отсутствие всего этого. Героями таких исторических произведений большей частью бывают главы государств или выдающиеся деятели, обычно окутанные ореолом сверхчеловека, и поэтому мы подчас миримся со скукой и холодом, веющими от них.

Неоспоримо, что в художественном произведении на историческую тему определённое и даже немаловажное значение имеет реставрация внешних черт и аксессуаров одежды, оружия, украшения, мебели и др. Они придают книге аромат древности, создают определённое настроение, хотя иногда нагромождение этих аксессуаров оттесняет людей, создавших их и пользующихся ими.

Но есть ещё одно обстоятельство: политико-социальные и научно-технические революции ещё больше отдалили эпохи друг от друга, увеличили расстояния между поколениями разных времён.

Поэтому, говоря о «неизменном фонде», мы с самого начала хотим ограничить его контуры, не расширяя их До таких пределов, когда героям прошлого придаются чуждые им современные эмоции, приписываются современные нормы поведения и речи. Установление этих истин принуждает нас решить ещё одну проблему: в какой мере для разговорной речи героев художник может пользоваться языком описываемой исторической эпохи?