Цотнэ, или падение и возвышение Грузин

— Пусть твой отец купит меня.

— Как это — купит? — удивился Цотнэ.

— Купил же меня факир!

— Я должен спросить отца с матерью...

— Возьми меня, я сама попрошу, сама расскажу о своем несчастье. Они пожалеют меня.

— Нет, ты подожди пока здесь.

— Никто меня не жалеет. Никому я не нужна, — зарыдала вдруг Аспасия и опустилась на землю.

— Не плачь, Аспасия... Успокойся...

— Прочь от меня! У вас у всех не сердца, а камни! бесчеловечные вы все! — Аспасия рыдая бросилась к шатру.

— Видал? Просится в княжеский дом! — злорадствуя, заметил Вата, провожая удалявшуюся Аспасию злым взглядом.

Вечером Натэла зашла в спальню Цотнэ, проведать как обычно сына перед сном, пожелать ему спокойной ночи, перекрестите и поцеловать. Наклонившись, она как бы случайно расстегнула верхние пуговицы на рубашке мальчика.

— Лучше спать с расстегнутым воротом, — ласково сказала она, погладила сына по голове и вдруг спросила: — А куда ты дел крест, да снизойдет на тебя его благодать?

— Крест?.. — растерялся Цотнэ. — Не знаю, кажется, где-то потерял... наверное, цепочка оборвалась.

Мать побледнела, но, промолчав, поцеловала сына и вышла из спальни.

Утром наставник Ивлиан взял Цотнэ в Чкондиди. Весь день они пробыли там. Отстояли обедню, причастились. На другой день осмотрели храм, а в полдень вернулись во дворец.

Под вечер забежал Вата.

— Как жалко, что тебя не было с нами! — восторженно сказал ему Цотнэ. — Какой, оказывается, замечательный храм в Чкондиди!

— Как же мне было ехать, если отец два дня гонялся за беглецами.

— За какими беглецами?

— Разве не знаешь? Цабо, прислужница госпожи, сбежала из дворца.

— Цабо?

— Да, служанка большой госпожи... Это не все! Вместе с ней исчезли драгоценности госпожи.

— Неужели Цабо могла украсть? Не может быть!

— Как же не может быть, если в тот день во дворце никого из посторонних не было. Цабо убрала комнаты, заперла дверь. А теперь и сама она и драгоценности бесследно пропали.

— Куда она могла деться! Цабо сирота! У нее нет ни родителей, ни родственников, ни близких.

— В том-то и дело, что она сбежала с каким-то конюхом.

— С Отиа?

— Да, с конюхом Отиа. — Вата понизил голос. — Вчера мой отец схватил его и бросил в темницу. Сегодня отец его допрашивает. Хочешь, зайдем и тайком поглядим на допрос?

Цотнэ, кивнув головой, согласился.

Вата повел княжича в свой дом. Они спустились по лестнице в нижний этаж, а потом и в подвал. Тут было полутемно и прохладно. Пройдя небольшой коридор, мальчики очутились над круглым залом. В подземелье. Горели свечи, на скамье сидел мужчина с расстегнутым воротом.

— Это мой отец, — шепнул Вата.

Цотнэ пригляделся. Лицо широкоплечего мужчины горело от злобы, он взволнованно крутил усы. Глухим голосом он спросил у человека с засученными рукавами:

— Ну что, не признался?

— Отказывается, не признается.

— Все применил?

— Все. И руки крутил, и щипцами... Стоит на своем.

— Введите его!

Копейщики ввели несчастного и встали по сторонам.

— Лучше признайся. Даром мучаешь себя, да и у нас отнимаешь время. Мы и без тебя все знаем. Но если ты сам скажешь, где припрятал наворованное, князь и его супруга смилостивятся и облегчат наказание.

— Я ничего не знаю.

— Ты же увел Цабо из дворца?

— Я увел.

— Обвенчались?

— Обвенчаться не успели.

— Врешь!

— Не вру, господь тому порукой!

— Значит, Цабо не успела стать твоей женой? Домоправитель скрыл довольную улыбку и вновь жестко обратился к заключенному:

— Скажешь ты или нет, куда вы дели золотой крест?!

— Ни я, ни Цабо того креста не брали, даже не видели. Не знаем, кто его украл.

— То, что крест взяла Цабо, доказано, — решительно отрезал домоправитель. — И то, что ты являешься соучастником, ясно...

— Мы не виновны, ни я, ни Цабо, — Отиа воздел руки к небу.

— Вот выколют тебе глаза, отрубят руки и ноги, тогда скажешь правду, только будет уж поздно, — погрозил кулаком домоправитель.

— И тогда скажу, что Цабо не виновна.

— Если не виновна, где же золотой крест?!

Цотнэ начал смутно о чем-то догадываться, и сердце у него похолодело.

— Не знаю... Ни я, ни Цабо к тому кресту не прикасались.

— На иконе поклянешься?

— И на иконе поклянусь.

— Пытку каленым железом и кипятком вытерпишь?

— Вытерплю. Чем хотите пытайте.

— Каленого железа! —приказал домоправитель.

Слуга откуда-то бегом принес орудие пытки. Он нес в вытянутой руке железный прут, держа его за деревянную рукоятку. Конец прута был добела раскален и слепил глаза.

Палач приблизил железо к Отиа. Тот раскрыл левую ладонь и протянул ее к пруту. Зашипело и задымилось. Конюх вздрогнул и крепко обхватил пальцами уже лежавший на его ладони прут. Он весь напрягся от боли, глаза округлились, но из груди не вырвалось ни крика, ни стона.

— Куда ты дел золотой крест княжича? — услышал Цотнэ, уже как сквозь сон. Голова у него закружилась, в глазах потемнело, и он упал на каменный пол.

— Помогите! — закричал Вата и опустился на колени перед княжичем.

Домоправитель вскочил. Палач отпрянул от несчастного конюха. Забегали стражники, поднялся переполох, который очень скоро переметнулся и во дворец.