Цугцванг. Два королевства

– Ну что же… – начал Бертран, когда дольше молчать уже было неловко. – Я остался, чтобы обсудить некоторые моменты приема. Думаю, многое вы уже знаете, но не все. Сегодня вас будут представлять всем, ответ должен быть только один: «Единственный сын принца Валентина». Когда в комнату входит герцог или любой другой член Совета положено вставать. Вы не должны садиться раньше, чем сяду я. За столом вы насыпаете еду сначала в мою тарелку, а затем уже можете отсыпать из нее в свою. Вы не начинаете есть раньше меня и заканчиваете сразу же, как я встаю из-за стола. Я – ваш спутник, поэтому вы не отходите от меня далеко и следите, чтобы мой бокал всегда был полон – ничего сложного. Верно?

– А если я захочу приложить вас лицом в тарелку, я должен буду сделать это до или после того, как вы встанете из-за стола?

Бертран ничуть не испугался. Скорее даже обрадовался излишнему напоминанию о дикой природе тхиенцев.

– Если вы выкинете нечто подобное, то получите в ответ, Арнбранд. И я не буду к вам так милостив, как король.

Хаук понимал, что перечить Бертрану глупо и безрассудно, но все равно не собирался останавливаться.

– Это правила для всех альф или только для никчемных фаворитов? Я – не фаворит. И не буду им.

– Вы дикарь! И это всем известно, хотите, чтобы имя вашего отца – принца Валентина – было втоптано в грязь?

– Он и сам с этим неплохо справился, – съязвил Хаук, чувствуя, как все сжимается внутри от этих непрекращающихся упоминаний его родителя. – Вы хотите приклеить его имя ко мне, как ярлык, но он не был мне хорошим отцом! И я не горжусь им, так как вы или король, или даже маркиз, поющий ему дифирамбы… Мне попросту плевать на его светлую память.

– А на кого вам не плевать, Арнбранд? На ваших воинов? Или на вашего тхиенского отца, который палец о палец не ударил, чтобы вызволить вас из плена? Все, что он сделал это написал королю Бастилю очередное оскорбительное письмо, которое лишь продемонстрировало его скудоумие. Где воины, которых вы так вызволяли, осаждающие Хетханну? Где они? За вами никто не пришел, Арнбранд, и знаете почему. Вы всего лишь второй в очереди и им вы не нужны… Ваш обожаемый отец Вальгард успел сострогать себе знатный выводок детишек, чтобы можно было без сожалений пожертвовать одним – вами. – Бертран умолк ненадолго, давая ему возможность ответить, но Хаук не знал, что сказать. Ужасающе хотелось драться – долго и исступленно, пока не прольется кровь, не важно своя или чужая. Заставить Бертрана забрать свои слова обратно – замолчать, но таким образом он бы обнажил слишком многое в своей душе на потеху.

Иосмерийцы все как один умели задеть за живое.

– Я хотел бы услышать подтверждение того, что мои доводы были восприняты, – хладнокровно продолжил Бертран. – Достаточно кивка, зная вашу твердолобость, думаю, на большее вы не способны.

Хаук искренне хотел бы послать его в Бездну или даже убить, но вместо этого заставил себя через силу кивнуть. Маркиз назвал бы это маленьким шагом к победе, но Хаук считал, что его раз за разом берут измором.

Бертран ничем не выдал своего ликования, лишь добавил:

– Это я помог Оливье выбить для вас больше свободы, Арнбранд, не смог устоять перед его уговорами. А ведь я скорее заставил бы вас гнить в этой комнате заживо, чем одаривать обществом короля или членов Совета. Так что помните свое место и будьте благодарны.

Бертран ничего не добавил, даже не кивнул на прощание, и вышел.

Глава 5

Слуги принесли костюм через несколько часов.

К тому времени Хаук успел уже принять ванну и побриться. Затем следовало растирание специальным лосьоном и массаж, но в этот раз Хаук был на взводе, поэтому не мог спокойно сидеть. Слуга, сгребая со стола свои склянки и бритвенные принадлежности, поспешил закончить и быстро выбежать прочь.

– Я помешал? – спросил Оливье, стоя у двери как раз, когда Хаук скинул простынь и собирался надеть белье. Нагота была привычной частью жизни в военных лагерях, поэтому Хаук не спешил прикрыться, о чем и пожалел, когда Оливье начал осматривать его с явным интересом. – У вас столько шрамов, вас секли?

– В детстве, – неохотно ответил Хаук, когда закончил с одеванием.

– Бездна! Ваш отец? – изумился Оливье, с явным неодобрением.

– Нет, мой брат решил, что это будет забавно. Он использовал лошадиный кнут.

– Подонок!

– Нет. Он был честен, – Хаук не хотел жалости к себе, не переносил ее с самого детства. – Риг всегда ревновал ко мне и не считал необходимым это скрывать, и чем добрее был отец, тем жестче становился брат.

– Ваш отец человек сомнительных качеств, но я рад слышать, что он был добр к вам.

– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?

Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.

– О чем вы, Арнбранд?

– Вы ведь его фаворит.

Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.