Читаем Цунами полностью

– Да, собираюсь завтра. Вряд ли это обогатит новыми фактами. Но, думаю, само посещение для меня необходимо в эмоциональном плане. Я достаточно проникся проблемой, чтобы не обратить внимания на некоторые несоответствия в документах, отражающих подробности события. Было бы прекрасно, если бы удалось пригласить на «погружение» грамотного геолога.

– С геологом я постараюсь тебе помочь. Сейчас же и позвоним. Но вот в том, что касается несоответствий, советую тебе быть поосторожней. Помнишь, как переводится «Барсакельмес»? «Пойдёшь – не вернёшься»!

– Что ты имеешь в виду, Михалыч? Я что-то не заметил грифа «секретно» на судебных бумагах. Материалы из архива КГБ потеряли актуальность за давностью.

– Вопрос не в актуальности материалов следствия. Ты меня неправильно понял. Насколько я представляю себе общую картину, дело, маленькой частью которого ты сейчас занимаешься, имеет огромную социальную и политическую значимость. Ты сидишь в прямом смысле на сероводородной бомбе. А озабочен, остренький ли у твоей бомбочки хвостик!

– Обижаешь, Анатолий Михайлович. Говорю о частностях, что вовсе не означает, что я плохо понимаю обстановку в целом. Я сейчас вынужденно сориентирован на частности. Такая моя доля: бежать по следу.

– Может, ты и прав. У меня пока не было времени обстоятельно поразмыслить на эту тему. Но знание полигонной теории массовых отравлений в приложении к густонаселённым районам – это как раз то, что должно заставить тебя держать по возможности язык за зубами. Я знаю тебя давно и не думаю, что московское житьё тебя изменило. Ты как был увлекающимся романтиком, так им и остался. Прямое подтверждение тому – твоё желание спуститься в шахту. Я неспроста задал свой вопрос. А вокруг, мой дорогой 007, как и в каменном веке, полным-полно грязи. Я хочу уточнить, что речь идёт не о твоём персональном костюмчике, а об отношении к людям вообще.

Рыбаков полистал толстую тетрадь с адресами и телефонами, нашёл нужный номер.

– Добрый вечер, Наташа, это Рыбаков. Извини за беспокойство, твой благоверный далеко? Пригласи его, пожалуйста. Хочу предложить ему выезд на пленэр, а то он у тебя на глазах превратится в компьютерного маньяка. Что, уже превратился? Поздравляю! Редкое счастье – делить мужа с электронной балалайкой!

– Гриша, здравствуй! Ко мне на несколько дней приехал давний товарищ из Москвы. Я хотел бы тебя с ним познакомить. Его командировка связана в какой-то мере с геологией, и нужна, кроме прочего, твоя консультация. Нет, не заочная, а практическая, на месте. Ты не против того, чтобы проскочить с ним завтра в Южношахтинск? Я по работе всё устрою, твой директор будет только рад. Не будет рад? Что ты говоришь! Извини, не знал. Когда? Вот дела, Гриша, жаль человека, ты говорил, что мужик был отличный…

– Погиб его директор, – прикрыв микрофон ладонью, – обернулся ко мне Рыбаков. – Месяц назад разбился на машине.

– Хорошо, Гриша, спасибо. Завтра в девять пятнадцать к тебе подъедет… Что подъедет? – это уже ко мне.

– «Козёл» песочного цвета, – подсказываю.

– Уазик песочного цвета. Да, я тоже там буду. Для подтверждения полномочий де-юре. Хорошо. Спокойной ночи.

Рыбаков положил трубку и некоторое время помолчал.

– Что-то сплошной негатив идёт сегодня вечером. Пойдём на кухню, Саша. Девчата посуду уже перемыли. Там уютнее. Заодно и выпьем за Гришиного директора. Он не геолог был. Предприниматель. Что по нынешним временам не запрещено. Вертелся человек без сна и отдыха. По издательским делам. Ты их книжки наверняка на развалах видел. Хорошо работали. Гриша у них в издательстве не по профилю трудится. Что-то на компьютерах набирает, макетирует. В геологии сейчас голоднее, чем зимой на Северном полюсе.

Мы проговорили чуть ли не до двух ночи. Вспомнили Шиханы, Ларина, который в истощённом противогазе вытаскивал из аварийного цеха людей, потерявших сознание. Рыбаков рассказал о Нефтегорском землетрясении, в ликвидации последствий которого принимал участие. Я поделился тайной мыслью, которая периодически беспокоила и которой по возможности я не позволял вылезти на поверхность: плюнуть на всё и уехать из России.

– Ты не уедешь, – засмеялся Анатолий Михайлович, – совковая идеология у тебя не в головном, а в спинном мозгу. И специалисты твоего профиля там не в особом почёте, за исключением до недавнего времени, может быть, Ирака или Сирии. Везде действует Женевская конвенция, и травить друг друга, чему ты обучен, люди давно уже не хотят. Иди, несостоявшийся мусульманин, в туалет. Вера постелила тебе на диване. А по поводу цели твоего прибытия: постараюсь всемерно помочь, даже если последует команда «отставить».

<p>Глава 4</p>

В уазике сидел один Сергей. Судя по виду, при отличнейшем настроении. Парень откровенно радовался перспективе активной работы. Этот брюки на заднице не протрёт!

Рыбаков с утра договорился по телефону о том, что немножко задержится. Поздоровавшись с Сергеем, многозначительно указал мне глазами на его оттопыривающийся пиджак в области левой подмышки:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века