Цусима

– Вы не можете жить с людьми по-человечески. Вы только вооружаете и без того озлобленную команду против офицеров. Я вам официально заявляю: пока меня не освободили от обязанности старшего офицера, не вмешиваться в мою область и заниматься только своей специальностью!

Офицеры говорили долго, но так и не пришли к определенному выводу.

Вообще говоря, мы и без помощи инженера Васильева знали о поведении и характерах офицеров больше, чем они о нас. В такой большой массе людей, разбросанных по железным лабиринтам корабля, они даже не могли запомнить все лица матросов. Кроме того, мы свои чувства и настроения, находясь на положении бесправных нижних чинов, проявляли лишь в исключительных случаях, когда было невмоготу терпеть. А они за свои поступки не несли никакой ответственности и поэтому нисколько нас не стеснялись. О каждом начальнике нам была известна всякая мелочь, даже как он спит – на спине или на животе, храпит или дышит беззвучно. Подобной нашей осведомленности способствовали главным образом вестовые, выполняя роль беспроволочного телеграфа между офицерскими каютами и матросскими кубриками.

Только теперь, находясь в бухте Камранг, я наконец вы-яснил, что произошло на вспомогательном крейсере «Терек» 22 марта.

За день до означенного числа в каюте старшего офицера кто-то облил черной краской весь письменный стол. Несомненно, здесь была месть. Но кто посмел это сделать? Старший офицер заподозрил машиниста Сафронова, который недавно был подвергнут им дисциплинарному наказанию. Он призвал предполагаемого виновника к себе в каюту, запер за ним дверь, выхватил из кармана револьвер и, багровея, крикнул:

– На колени, подлец!

Машинист, немного попятившись, исполнил приказание.

Старший офицер, возвышаясь над ним высокой, напряженно согнутой фигурой, широко расставил ноги. Солидные плечи его сияли золотом лейтенантских погонов. Нижняя челюсть, обросшая черной бородой, свирепо вздрагивала. Он навел дуло револьвера прямо в лоб Сафронова и властно приказал:

– Кайся, негодяй! Живым не выпущу отсюда.

– В чем, ваше высокоблагородие? – с дрожью в голосе спросил машинист.

– Ты облил краской мой письменный стол?

– Никак нет, ваше высокоблагородие.

– А кто же?

– Не могу знать.

– Врешь! Я по твоим мерзким глазам вижу, что ты это сделал!

– Никак нет.

Старший офицер, тяжело дыша, задал еще несколько вопросов, а потом приказал:

– Клянись! Повторяй за мною: «Если я говорю неправду своему начальнику, то пусть первый японский снаряд разорвет меня на мелкие куски, и не видать мне больше ни отца, ни матери своей, ни жены и ни детей своих...»

Машинист повторял слова страшной для него клятвы, а когда дело дошло до жены и детей, то заявил:

– Я холостой, ваше высокоблагородие.

Старший офицер пинком в грудь свалил машиниста навзничь.

– Прочь с моих глаз, скотина тупоумная!

Машинист вскочил и, когда перед ним открылась дверь, метнулся от каюты, как от будки с цепной собакой.

На второй день с утра он заявил претензию своему ротному командиру, прося его довести обо всем командиру судна. Ротный командир доложил об этом старшему офицеру. Опять Сафронов был призван к старшему офицеру, но уже на верхнюю палубу.

– Ты хочешь, чтобы я доложил о твоей претензии командиру судна?

– Так точно, ваше высокоблагородие.

– А ты подумал, что с тобой может быть?

Машинист теперь не боялся. О том, что над ним было проделано, знала вся команда. Он твердо ответил:

– Мне все равно, но прошу вас доложить командиру о моей претензии.

– Хорошо, – процедил старший офицер угрожающе.

В этот день «Терек» с населением в пятьсот человек представлял собою потревоженный улей. Команда ждала распоряжения командира. Но глава судна молчал и никого не допрашивал. На мостике было спокойно.

Вечером, перед молитвой, когда скомандовали снять фуражки, из рядов команды послышались вопросы:

– Долго будет старший офицер нас мытарить?

– Почему он револьвером угрожал машинисту?

– В каком законе это сказано?

Потом раздались более решительные слова:

– Требуем смены старшего офицера!

– Ему не на судне быть, а на больших дорогах разбойничать!

– Долой дракона!

– А то все офицеры полетят за борт!

Шум продолжался. Перед фронтом появился сам командир. Но команда и по его распоряжению не расходилась, настаивая на немедленном удовлетворении своего требования. Попробовали вызвать караул, но ни один человек не явился на верхнюю палубу с винтовкой. Начальство растерялось. Старший офицер, выслушивая самые оскорбительные угрозы по своему адресу, сначала растерялся и стоял молча на верхней палубе, а потом, вдруг разрыдавшись, побежал в свою каюту и заперся на ключ. Тогда командир решил переменить тактику, обратившись к команде с краткой речью. Он упрашивал ее не скандалить и со своей стороны дал обещание, что произведет по данному случаю следствие. В заключение сказал:

– Даю вам честное слово, что если претензия матроса подтвердится, то старший офицер немедленно будет сменен.

Команда стала расходиться, не пропев на этот раз вечерних молитв.