Конечно, я не могу и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести веселее и почаще бывать на берегу, но не могу понять этого по отношению к командиру, старому женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения,
Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате — вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе командира, пропадающего ежедневно с вечера до утра на берегу, — окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира…
Когда пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок… Через две недели эскадра уже не представляла хаотической армады, сносно маневрировала, на судах устанавливался порядок, и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.
…В Танжере мы узнали, что далее эскадра разделяется и идет двумя путями — одна часть, большая — вокруг мыса Доброй Надежды, а другая (меньшая со всеми миноносцами и транспортами, которые должны были прийти из Черного моря в Суду) — пойдет Суэцким каналом».
«“Сисой” попал во вторую часть. На него пересел со своим штабом адмирал фон Фелькерзам, которому и поручено было вести часть эскадры через Суэцкий канал…
Наш командир
Большой толчок этому дал Фелькерзам, который входил решительно во все мелочи судовой жизни и обучения, причем проявлял всегда редкий здравый смысл и прямо-таки энциклопедические знания… Все сильно подтянулись, зная, что ежеминутно каждого может призвать к себе адмирал для расспросов и разнести. Разносы он делал часто и всегда по делам…
Несмотря на свои “разносы”, Фелькерзам на “Сисое Великом” среди офицерского состава быстро приобрел не только веру в себя, но и уважение и любовь».
«Пришли мы в Носси-Бе в начале декабря…
Около 20-х чисел декабря пришел Рожественский, и адмирал Фелькерзам перешел с “Сисоя” на “Ослябя”. Грустно было расставаться с ним, чуялось, что с его уходом на “Сисое” начнет все понемногу разваливаться,
Вообще стоянка на Мадагаскаре еще раз показала
Только он один мог
Он по-прежнему был “богом”
Когда стоянка затянулась,