Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

Команда смущена, слышатся возгласы: “Господи, что же это”, — она любила и верила командиру. Навстречу мне несут старшего артиллериста лейтенанта Рыкова, тяжело раненного. Вероятно, думаю, в рубке вынесло всех. Пока лез я по узкой, темной броневой трубе, меня неотступно преследовала мысль, как я буду управляться, если рубка снесена и приборы уничтожены. Слава Богу, труба цела, можно передавать по ней голосом в центральный пост.

Когда я вошел в боевую рубку, я застал там все в порядке, командир стоял на левой стороне жив и здоров, на его брови… сочилась кровь.

— Что скажете? — обратился Успенский.

— Мне передали, что вы убиты. Требовали в боевую рубку.

— Нет, я жив.

— Теперь я и сам вижу, что живы, — кто-то просто соврал. Командир склонился над броневою трубою и громко крикнул: — Командир жив, не ранен.

Я тотчас покинул боевую рубку, спустился вниз и успокоил команду, она сразу повеселела. Слух о смерти командира возник после того, как из боевой рубки спустили раненого лейтенанта Рыкова».

Об устройстве боевых рубок на наших броненосцах: «Наши рубки специально были построены, чтобы в них убивало и ранило»

Это святая правда. При Цусиме это проявится в полном объеме! Так, может быть, действительно были специально построены? Талантливо, подчеркиваю, построены.

«Не говоря уже о верхнем грибе — собирателе осколков, вход в рубку не защищен бронею, и осколки снарядов, рвущихся сзади рубки, свободно проникают туда. Лейтенант Рыков был ранен как раз в то время, когда наклонился к трубе передавать приказания; осколки разорвавшегося сзади рубки снаряда ранили его в ногу, задели старшего штурмана и рулевого».

Мичмана на войне

«Вместо выбывшего Рыкова вступил в управление огнем мичман Зилов, сам уже раненый в носовой 12-дюймовой башне. Зилов, перетянув себе рану выше локтя, чтобы не терять кровь, не пошел на перевязку, а вступил в управление огнем, довел до конца бой, отражал все ночные минные атаки и спустился на перевязку лишь в 12 часов дня 29-го июля, когда мы стали на якорь на Артурском рейде.

Пример подобной же доблести проявил и батарейный командир мичман Фен-шоу. В начале третьего периода боя тяжелый снаряд, разорвавшийся в спардеке, проник осколками в батарею, убил горниста и переранил человек шесть прислуги пушек и батарейного командира. Ему осколками вырвало большой кусок мяса выше колена.

Уйти на перевязочный пункт, покинуть свою батарею и в голову не приходило Феншоу. Схватив первое попавшееся полотенце, он туго перетянул себе ногу и продолжал командовать. Я застал его дерущимся на оба борта: слева на нас сунулись “Чин-Иен” с крейсерами. Феншоу переносили с борта на борт на табурете, а когда от взрыва снаряда затлели малые чемоданы, Феншоу вскочил с табурета и стал тушить пожар.

Кончился бой, начались минные атаки, он не уходил на перевязку, не оставил своей батареи. Придя уже на якорь в Артур, его снесли вниз, а затем его отправили на “Монголию”, где два месяца лечили его рану».

Победа была возможна

«Проведя всю осаду Артура на броненосце, видя беззаветную храбрость, мужество и распорядительность молодых офицеров “Полтавы”, я спокойно могу сказать, что много шансов было у Первой эскадры на победу.

Личный состав мог ее дать, но ее не сумел взять тот, кто вел на Божий Суд наши прекрасные корабли».

О нашей стрельбе

«Кормовая 12-дюймовая башня, где за недостатком офицеров был кондуктор, отвратительно стреляет, снаряды ложатся все за кормою неприятеля, очевидно мушки поставлены на ход. По переговорной трубе спрашиваю целик — отвечают 39,4; “ставьте 30”, — и сам иду в батарею корректировать. Падение почти за кормой. Передаю в башню — 28 и вслед за тем ясно вижу, как наш снаряд врезался в корму “Сикишимы”.

Носовая стреляет по “Миказе”, у него обе башни повернуты на правый борт, видимо, подбиты и не действуют. В нас попадания сравнительно редки, но когда тяжелый снаряд угодит в броню, “Полтава” вся вздрагивает, кренится на левый борт. Зато через нас прямо рой снарядов проносится, их рев сливается в сплошной гул.

Наконец и до батарей дошла очередь. 10-дюймовый снаряд ударил в нашу самодельную броню, смял ее верхушку, перевернулся, отбил себе дно и пролетел в спардек; 8-тонные лебедки остановили его движение: снаряд, разбив шестерню, мирно упал в коечные сетки, где мы его и нашли после боя.