Цусимский бой

Адмиралу Рожественскому предстояло принять трудное решение. Снова повернуть — это означало окончательно потерять собственную инициативу и подчиниться воле противника. Самым лучшим решением было увеличить скорость собственных броненосцев, отдав приказание транспортам отказаться от прорыва на север и уходить обратно на юг под прикрытием броненосцев береговой обороны. Но как передать эти приказания? Никаких средств для подачи сигнала не осталось. Прикомандированные к флагманскому кораблю миноносцы «Бедовый» и «Быстрый», которые должны были быть репетичными судами, держались слишком далеко, чтобы не попасть под обстрел, предназначавшийся для флагманского корабля Рожественского.

В тяжёлом раздумье адмирал стиснул челюсти. Скрестились две воли. Воля адмирала Того и его. Коса нашла на камень. Но у Того были все преимущества: более сильные корабли, обладание более скорострельной и дальнобойной артиллерией, значительно лучший ход и, наконец, он у себя дома — он может послать в любой из многочисленных ближайших портов суда, которые будут повреждены стрельбой русских. У кораблей адмирала Рожественского выбора нет — или биться, или опускаться на дно морской пучины.

Превосходство японцев в силе артиллерийского огня уже ясно каждому, хотя в Петербурге этот факт не был очевиден морскому офицеру с наивысшим академическим образованием, статьи которого в «Новом времени» создали в стране настроение, из-за которого правительству стало психологически невозможным отозвать эскадру Рожественского обратно, как это следовало сделать после падения Порт-Артура.

Адмирал Рожественский был сильной волевой натурой, каких было так мало среди старших морских начальников в России. Уступать он не любил и не умел. Минуты шли. Вот уже «Миказа» подходит к курсу русского флота. Башни правого борта приготовились стрелять. Рожественский уже давно не опускался на свой стул и наблюдает в прорезь. Струя крови стекает с его раненой головы. Не замечая её, он упорно молчит. Стоящие в рубке затаённо считают секунды вместо минут. Рожественский выдерживает характер. Раз выбора уже нет, то его целью является хотя бы уменьшить дистанцию боя, при которой русские корабли с дальномерами, разбитыми японскими фугасными снарядами, будут иметь больше шансов попасть в неприятельские суда, стреляя почти в упор. «Миказа» вот-вот пересечёт наш курс.

— Повернуть вправо на 4 румба, — последовало, наконец, приказание адмирала Рожественского.

В рубке раздался вздох облегчения. «Миказа» стал опять склоняться влево по отношению к поворачивающему русскому кораблю.

На японском флагманском корабле ясно видны накрытия русских снарядов. Один из них разорвался на надстройке позади боевой рубки. Большой осколок буквально срезал тумбу компаса, у которой стоял адмирал Того. Воздушным давлением бросило двух японских офицеров на палубу. Стирая кровь с лица, они первым делом взглянули на адмирала Того. Тот стоял невредим.

Другой снаряд снёс фок-мачту на японском флагманском корабле. Стеньга с адмиральским флагом упала в море. Трубы на «Миказе» продырявлены. Было много других попаданий. Бой достиг своей критической стадии.

В момент поворота несколько снарядов почти одновременно попало и в «Суворов». Один ударил в рубку. Адмирал был вторично ранен, на этот раз очень болезненно — в ногу, но не покинул своего поста. Сидевший на корточках командир запрокинулся, и кровь хлынула у него из головы. Штурвал заклинило. Корабль не остановился на повороте в 4 румба, как это приказал Рожественский, но продолжал катиться дальше. Лейтенант Николай Людвигович Крижановский, с руками, израненными осколками, бросился кубарем из рубки вниз, чтобы, добравшись до румпельного отделения на корме судна, поставить снова руль прямо.

Вслед за Крижановским из рубки вывели командира. Он шатался и судорожно держался за поручни. В это время сзади разорвался новый снаряд. Игнациус потерял равновесие и упал с трапа головой вперёд. Стоявшие внизу на мостике едва успели его подхватить.

— Это ничего, это пустяки… голова закружилась, — с виноватой улыбкой быстро заговорил командир, порываясь встать самостоятельно на ноги и идти. Но новые осколки успели вторично ранить Игнациуса, на этот раз уже серьёзно. Его отнесли на перевязочный пункт на носилках.

Быстро нарастающий гул заглушил звуки выстрелов и разрывов. Такого гула стоявшие на мостике ещё не слыхали. С пронзительным скрежетом рвалось железо, трещало дерево раздавленных шлюпок. Сверху сыпались горящие обломки. Всё потемнело вокруг. Непроницаемый чёрный дым опустился на корабль. Упала, как подкошенная, передняя труба.

Неизвестно, произошёл ли гул от упавшей трубы или от внутреннего взрыва, потрясшего кормовую башню с тяжёлой артиллерией на броненосце. Причина взрыва неизвестна. Вероятно, пожар добрался до пороховых погребов или снарядов, находившихся в башне. Сзади с идущих кораблей видели только, как броневая крыша кормовой башни поднялась в воздух выше мостиков и рухнула на ют.