Цвет боли: черный

– Статья и правда будет в журнале, с которым сотрудничает Бритт. Все честно. В тот дом мы не совались, все ограничилось офисом организации и невинными вопросами о благотворительной деятельности.

С каждой фразой моя уверенность и жизнерадостность словно сдувались, потому что Ларс слушал в мрачном молчании.

– Ну что? Это криминал или очень опасно? Больше мы ничего не делали и делать не собираемся!

– Знаешь, что мне совсем не нравится в этой истории?

Я знала, но на всякий случай спросила:

– Что?

– То, что ты не выбросила Анну из головы. Я просил, чтобы ты это сделала, теперь требую. Линн, я понимаю, что ты пострадала из-за Анны, но я требую, чтобы ты наконец угомонилась и ни во что не вмешивалась! Почему вы с Бритт не хотите понять, что это опасно? Слышишь, я не прошу, а требую! У тебя есть другие дела. Я прилечу, и мы поговорим. Очень прошу сегодня не заниматься больше ни чьим розыском.

– Ты прилетишь на выходные?

– Да, постарайся до этого времени не найти еще кого-нибудь, в рекламе пива например.

Я должна бы радоваться, но на сердце скребли кошки. Тон Ларса был непривычным и, честно говоря, неприятным. Он мог бы просто сказать, что расстроен тем, что я нарушила обещание, но Ларс почти накричал. Он беспокоится обо мне, но все равно плохо, очень плохо.

* * *

Линн и Бритт зря возмущались, Вангер и Фрида вовсе не сидели сложа руки. Фрида отправилась по указанному адресу уже в тот же вечер.

У шведов не приняты занавески на окнах, они живут открыто, если видишь зашторенные оконные проемы, можно быть уверенным, что там иностранцы.

Окна квартиры беспокойных соседок Марии Олайсон были зашторены, но в комнате горел свет. Фрида на мгновение задержалась, вздохнула и решительно шагнула к двери в подъезд. Дверь без домофона, открыта, расписана граффити…

Краска на лестнице свежая, но стены тоже расписаны. Мария Олайсон права, в этом доме трудно ожидать респектабельности от жильцов. Сам дом старый, но мало ли старых домов в Стокгольме?

Фрида решила не заходить сначала к Олайсон, чтобы не застрять там на час, выслушивая словоохотливую даму. За дверью напротив играла музыка, вероятно работал телевизор. На звонок ответили не сразу.

– Ке?

Инспектор представилась по-шведски и следом по-английски, сказав, что она из муниципалитета по поводу будущего ремонта дома. После ухода Марии Олайсон она позвонила в муниципалитет и выяснила, что ремонт в этом доме действительно предстоит, но жильцов еще никто не опрашивал. Вполне логично, что начать пришлось с первой квартиры. Прикрытие у Фриды было серьезное, не подкопаешься. Она старалась не думать, что придется обходить с вопросами и остальных соседей, чтобы не вызвать подозрений.

Открыла дверь красивая мулатка, стройная, как фарфоровая статуэтка, с правильными чертами лица, большими глазами и белозубой улыбкой.

– Вы квартиросъемщица?

– What?

Пришлось перейти на английский.

– Вы здесь живете? Кто здесь живет? Я из муниципалитета.

– Хозяйки нет дома. Что от нее нужно?

– Подпись под согласием на ремонт подъезда. Как зовут хозяйку?

– Моника… Моника Полссон…

– Вы не знаете, квартира у нее в собственности?

– Не знаю.

– Извините. Придется зайти в другой раз. В какое время она бывает дома?

Девушка снова пожала плечами:

– Не знаю.

Взгляд напряженный, опасливый, но это объяснимо, боится любых представителей власти, наверное, есть почему пугаться, однако расспрашивать не стоит, можно просто спугнуть. А может, и пугать нечем, у девушки просто не все в порядке с документами?

Фрида подумала, что стоит передать этот адрес миграционной службе, пусть проверят.

Она поднялась на второй этаж и попросила подписать согласие на ремонт в одной из квартир, во второй никого не было дома. Потом на всякий случай разыграла звонок на мобильный:

– Да, милый? Собираю подписи по поводу будущего ремонта. Я всего три квартиры в этом подъезде посетила. В одной послали к черту, в двух подписи дали, еще в одной не открывают. Просто я думала, что ты задержишься, и решила поработать здесь. Хорошо, перенесу на завтра. Ну, не сердись, уже бегу.

Дольше оставаться в подъезде не стоило, могла выглянуть Олайсон и все испортить окончательно.

Вангер ждал Фриду за три квартала от дома, ближе подъезжать не рискнули, улица действительно просматривалась.

– Ну? – он с трудом скрывал свою тревогу, которая одолела, пока Фрида посещала беспокойный дом.

– Я, конечно, никогда не встречалась с Анной Свенссон, но, по-моему, подруги правы, это она. И фру Олайсон тоже права.

– Ты ей этого, надеюсь, не сказала?

– Я даже заходить не стала, иначе до утра бы не выбралась.

– Была только в квартире у Анны?

– В квартиру не пустили, разговаривали снаружи, обмануть, кажется, удалось. А вот выяснить – ничего.

Пришлось идти на поклон к Бергману с просьбой установить наружное наблюдение исходя из одних подозрений. Несмотря на нехватку людей, Бергман сумел этого добиться, правда, оговорив, что ненадолго.

– Ничего, даже если наружка просто сумеет сфотографировать подозрительную женщину, мы поймем, Анна это или нет.