Цвет боли: Латекс

– Нет, ба, ей и впрямь хочется выговориться. Столько лет молчала, столько лет скрывалась ото всех, даже от сына. Единственный человек, который знал ее настоящую – Густав, но и он не ведал о тайниках души этой женщины. Даг, я просто хочу сказать, что ее признания будут не скоро, не рассчитывай на быстрый результат, по другому не получится.

– Ее жизни ничто не угрожает, пусть полежит и поговорит.

Линн сокрушенно покачала головой:

– Сара сегодня сказала, что если решит уйти, ее никто и ничто не остановит. Мне кажется, что так и будет. Попроси, чтобы мне разрешили бывать у нее если не дольше, то чаще.

– Линн, зачем тебе самой это? – усомнился Ларс.

– Прочитав записи Густава всего лишь о детстве, ты отправился разыскивать его родных. У меня есть шанс услышать куда более трагическую историю. Тем более, в какие-то дни я сама была участницей этой трагедии.

Ее жизнь изменилась, и изменила все преступница, рецидивистка, лежащая под капельницами после операции. Дело не в смене режима, когда по договоренности с врачами (Линн подозревала, что решающее слово сказал не Даг, а сама Сара, потребовавшая пускать Линн к себе чаще) она слушала и слушала откровения Сьеберг. Главное в том, что услышала.

Чтобы создать на экране запоминающуюся роль, актер должен не просто играть, он должен прожить жизнь персонажа. Чтобы написать хорошую книгу, это же должен сделать автор. Линн час за часом, день за днем уже почти неделю жила жизнью Сары Сьеберг. Перед ней в подробностях проходила жизнь очень сильной и страшной женщины.

Сара не старалась вызвать жалость или сочувствие, нет, ей действительно хотелось раскрыть то, что столько лет держала под замком. Иногда Линн коробило, ведь Сара не выбирала выражений и не смягчала формулировки, иногда очень хотелось встать и уйти, тогда глаза Сары загорались каким-то особым злым огнем, она хрипло смеялась:

– Что, не нравится? Просто вы все слюнтяи, а жизнь куда более жестокая штука, чем пишут в ваших книгах.

После первого же сеанса откровений Линн потребовала от Дага, чтобы ни ее, ни Сару не трогали:

– Поймите, если мы хотим услышать все, то должны быть терпеливыми.

Злился Лайф Петерсен:

– Она нарочно тянет время. Конечно, у нее пожизненное, ей торопиться некуда.

– А тебе куда? – фыркнул Вангер. – Пока она в больнице, мы все равно не вправе что-то с ней делать. Ждем. Хотя, Линн, нужно придумать, как поторопить эту героиню романа.

«Героиня» сама нашла выход, она предложила Линн принести еще один диктофон и стала наговаривать часть текста в отсутствии девушки. Теперь Линн полдня проводила в палате Сары, а вторую половину за расшифровкой ее записей.

– Даг, у меня ощущение, что она торопится. Почему?

– Врачи твердят, что опасности для жизни нет. Ей могут даже разрешить гулять, хотя под присмотром.

– Она что-то задумала, понимаешь, эта хитрая бестия придумает, как обмануть всех.

Сара почувствовала сомнения Линн, насмешливо глядя на девушку, прохрипела (от постоянных разговоров к вечеру у нее даже садился голос):

– Не бойся, с тобой ничего не случится. Ты же должна написать обо мне книгу, значит, будешь жить.

Того, что услышала и записала Линн, хватило бы уже на два тома. Двадцать лет жизни этой женщины вместили в себя столько… Сара с равной степенью откровенности рассказывала о сексе, убийствах, преступной деятельности и своих ощущениях во время родов или полостной операции. Она пережила и многократное изнасилование, и несчастную любовь к… брату (секс с Густавом оказался не игрой, а настоящей жизнью), ревность и отчаяние, когда пришлось ложиться под нож хирурга из-за онкологического заболевания, много лет бороться не просто за здоровье или даже жизнь, но и за возможность выглядеть, если уж не быть, женщиной.

Линн невольно жила воспоминаниями Сары, проникалась ее мыслями отчаянием, злой радостью или надеждой. Если записи Густава что-то изменили в ее восприятии отношений с Ларсом, отношений в паре Верхний-Нижняя, то откровения Сары показали отношения между партнерами, между мужчиной и женщиной с новой стороны.

Она не понимала и не принимала Сару в ненависти к людям и преступной деятельности, но в вопросах секса и садо-мазо Сьеберг просто перевернула ее мировосприятие, сделав за неделю то, чего не смог Ларс за пару лет. Это не было развращение, но Сара словно показала «кухню» отношений изнутри, с точки зрения человека, напрочь лишенного рамок условностей.

Далеко не все Линн принимала, далеко не все понимала, что-то было неприемлемо совершенно, но она поняла главное – все, что существует на Земле, имеет право существовать. Да, преступников нужно ловить и сажать в тюрьму, да, любое насилие над личностью, тем более физическое, тем более убийство, суть преступление. Но Сара и ее откровения словно разделились на две части, в одной была преступница, пусть и с тяжелой судьбой и изуродованной психикой, с другой Сара, которая не только знала и умела, но и любила доставлять высшее физическое наслаждение себе и партнеру, даже не будучи женщиной в полной мере.