Цвет неба

Меня не покидает ощущение, что я разговариваю с ребенком. Маленьким потерянным ребенком, запутавшимся в собственных страданиях, как в огромной липкой паутине. Одиноким и всеми брошенным.

Без чужой помощи не выбраться из нее. Позволь мне быть ею. Я постараюсь помочь, как смогу. Не брошу. Не предам.

«… Я всегда-всегда буду рядом, чтобы тебе больше никогда не было одиноко…» — слова, совсем недавно зазвучавшие в моей голове. Они — истина, которой я буду следовать.

— Я не брошу тебя одного, если ты этого сам не захочешь. Я верю в свою убежденность. Поверь и ты в нее.

Ты — важная частичка утраченного, но приоткрывшегося прошлого. Ты важен для меня даже несмотря на это. Поэтому я не хочу, чтобы ты страдал. Никогда. Пока я рядом.

Не грусти, я ведь так люблю твою улыбку. И я сделаю все, чтобы она вновь зажглась на твоем лице.

— Вместо того, чтобы спорить со мной, расскажи лучше побольше о себе, о своей семье, вообще о своей жизни, — весело воскликнула я.

— Тебе мало на сегодня откровений? — скосил он на меня лукаво поблескивающие изумрудные глаза.

Я кивнула и улыбнулась. Раз тебе больно, я буду улыбаться за нас двоих. И тогда может твоя боль немного утихнет.

— Ага, я расскажу, ты испугаешься и упадешь в обморок.

— Обижаешь! — возмутилась. — Я не такая, как эти аристократочки! Да и тем более, — я опять улыбнулась, — если такое случиться, думаю, ты меня откачаешь.

— Откачать то откачаю, но ты ведь упадешь. — Он тоже улыбнулся. — И перестанешь обнимать меня.

Кажется, я покраснела.

Перемены были ощутимы. Лицо его словно просветлело, и мне было приятно думать, что эти перемены произошли благодаря моим словам. Я счастлива, что ему лучше.

* * *

С его стороны

— Я был политическим инструментом в руках у Наместника. Сидел на утомительных встречах с мэрами, различными министрами, секретарями, и прочими чиновниками в качестве еще одной статуи: немой, в меру глухой, с нацепленной на лицо «невыразимой» маской. Что мне, естественно, совершенно не нравилось, но поделать я ничего не мог. Ребенка никто не будет принимать всерьез, а вот его опекуна… Мне ничего не оставалось делать, кроме как стискивать зубы и участвовать в дядиной игре, исход которой мне был прекрасно известен — едва я стану представлять угрозу, меня хитро устранят, подстроив убийство под покушение или что-нибудь еще. А угрозой стану по достижении совершеннолетия, когда по законам наследники коронуются и принимают трон. Умирать, как ты понимаешь, мне совершенно не хотелось, и поэтому я готовился. Но такая жизнь быстро наскучила. Школьную и академическую программу я прошел еще в восемь. Учителя называли меня уникальным ребенком, что мне безмерно льстило. На мечах тоже не было мне равных, хотя желающих это исправить было много. Я начал читать императорскую библиотеку и прочитав примерно половину огромного количества книг, забросил. Потребовалось всего девять лет, чтобы достичь всего, что мне было нужно.

И тогда один мой, можно сказать, друг мне подарили щенка. Я привязался к нему. Но дяде не понравилось, якобы, что меня что-то отвлекает от государственных дел, к коим я не имел никакого причастия. Точнее, ему просто нравилось превращать мою жизнь в кошмар. Он убил его, а заодно до полусмерти избил меня, сломал позвоночник и половину ребер.

Дядя чертовски сильный человек.

Тогда, лежа на бетонном полу в загоне для лошадей, я почти смирился с мыслью о скорой смерти. Под скорой я не имел ввиду быстрой, точнее будет — неминуемой. Во мне билась слабая надежда, что кто-нибудь заметит меня, поднимет тревогу. Но, похоже, дядя подстраховался и отослал всех слуг. Не думал, что он решит избавиться от меня так скоро.