Цвет неба

— Ох, Алекс… Ты могла расшибиться! Не делай так больше никогда, слышишь, никогда! Папа слишком далеко, и как бы высоко не взбиралась, ты не сможешь увидеть его.

Я не видела лица той женщины, но почему-то знала какое выражение запечатлено на нем. Отголоски пережитого ужаса слышались и в голосе.

Вдруг девочка посмотрела прямо на меня. Сиренево-красные глаза цвета неба… мои глаза.

— Мама, что за тетя стоит позади тебя? Мне страшно… — она обхватила ручонками мамину руку. Женщина резко обернулась.

Это же моя мама! И этот ребенок — я?

Теперь понятно, почему мне казалось, что я где-то уже это видела.

Получается, я вернулась в настоящий мир? Но почему в мое прошлое? Причем то, которое я не помню.

Столько испуга, злобы вспыхнуло у нее на лице.

Мама, за что?..

Больно… тут, в груди.

— Монстр!! Не подходи, ты не получишь мою девочку! — лицо светилось решимостью бороться до конца.

Но почему? Почему ты так ненавидишь меня?..

— Мама, это же я…

— Мама, — тут же заголосил ребенок, — почему эта тетя называет тебя мамой?

Женщина не отрывала от меня расширенных от ужаса глаз. Правой рукой она нашаривала что-то в земле.

Мама… не надо… Почему ты ведешь себя так?

— Прочь, демон!!!

Камень пролетел сквозь лоб, не причинив никакого вреда. Женщина зажмурилась, заслонила от меня девочку.

Девочка ведь я. Она защищает меня…

Если она настоящая «я», тогда кто я сама? Нет, я…

Девочка продолжала смотреть на меня.

— Уходи! Теперь это моя мама. Тебе она не нужна. — От ее улыбки меня пробрала бы дрожь, если бы я могла чувствовать и ощущать. — Ты мертва.

Я бросилась прочь, не разбирая дороги. От невозможности выплакаться боль стала еще сильней.

Почему я вижу все это? Что происходит??

На секунду лес смазался, а потом превратился в непроглядную тьму. Я остановилась.

— Хочешь, расскажу тебе сказку?

Нет. Я больше не хочу ничего видеть!

Я побежала в противоположную от голоса сторону, но видение само настигло меня. Стена с выцветшими обоями в замысловатый цветочек возникла перед самым носом. Все еще под воздействием паники, я уперлась в нее руками в безнадежной попытке сдвинуть с места, проникнуть сквозь нее. И опять же, никаких ощущений от прикосновения, только подтверждение, что стена материальна.

Я не хотела оборачиваться. Потому что, да что скрывать, боялась, очень сильно боялась. Но разве у меня есть выбор? Я в ловушке…

— Ты же знаешь, мама запрещает слушать тебя. Она называет эти сказки бредом.

Шагнув назад, я чуть не свалила какой-то шкаф.

Нет, не шкаф… Стеллаж. Огромный, во всю стену стеллаж из темно-вишневого дерева, упирающийся в потолок. И книги, книги, книги… Неисчислимое количество самых разнообразных книг ровными рядами выстроились на его полках.

Пальцы легонько пробежали по корешкам. Тканевые переплеты с золотым и серебряным тиснением… Я вспомнила тяжелый запах пыли и старой бумаги, от которого на языке оставался привкус молока. Она всегда запрещала их трогать. Называла их единственной драгоценностью в своей жизни.

Книги — одна из немногих вещей, что мы брали с собой, переезжая с места на место в постоянных скитаниях. Спустя три года после смерти бабушки, когда нашей семье вернули статус аристократов, я едва спасла эти книги. Мама уничтожала каждую вещь, связанную с ней. Вела себя как одержимая, кричала, когда я сбивала пламя с тканевых переплетов и кричала в ответ. И тогда, и сейчас я не понимаю причины столь странного поведения. Она не любила свою мать, точнее, не замечала ее вовсе… Может, именно поэтому мама хотела стереть всякую память о бабушке? Спасенное сокровище я разместила в своей комнате — наиболее подходящее место во всем доме, куда никто, кроме меня не имеет доступа.

Ошибки быть не может — это комната бабушки. Неповторимая в особом духе, что парит меж книг. Духе, дарящим всем входящим ощущение спокойствия и умиротворения.

Да… А чуть по дальше должен стоять еще один двусторонний стеллаж. Вон виден его бок. Пройти влево до конца стены — миниатюрная односпальная кровать…

Я вспомнила…

— Ну и пусть называет! Разве ты тоже так считаешь?

Просвет между верхушками книг и полкой позволил вновь взглянуть на самого дорогого мне человека.

Бабушка… Такая же, какой я ее помнила.

Неяркий свет пыльной люстры серебром играл на распущенных белых волосах, полностью скрывших спинку кресла, на которую она расслаблено откинулась, и кольцами свивались на ковре. Она имела привычку откидывать волосы назад, чтобы не мешали. По утрам я всегда помогала бабушке заплетать тугую косу, а по вечерам расплетала и расчесывала. Ведь из-за длины, она не могла делать это самостоятельно.