Цвет ночи

Острие длинного меча сверкает в отблесках ярко-красного светила. Оружие направлено в мою сторону, оно приближается и утыкается в мою шею, чуть надрезая кожу. Его держит в руках существо, замершее рядом, похожее на человека, в доспехах, с горящими золотом глазами, с бычьими рогами, источающими ярко-желтое свечение. Оно было знакомо мне. Такие же глаза и рога я видела у туросика — мифического создания, что преследовало меня в лесу, в человеческом мире, что гнало меня через чащу к логову Ягини-Дианы, которая хотела меня убить и съесть. Которая охраняла вход в навь и провела меня в миры мёртвых по приказу Яна. По словам его брата — Гая — туросики прислуживали самому Чернобогу.

Я не ощущаю своего дыхания, безудержный стук сердца умолкает, словно оно остановилось. Слышу лишь слова, которые не различаю, которые цедит это существо, нашедшее меня за валуном. Оно тычет мне в шею мечом, и запутывающие слова на праславянском или каком-то другом древнем языке нечто требуют от меня. Привычное головокружение от соприкосновения с потусторонним тёмным созданием начинает захватывать меня. Он медленно поглощает мою энергию. Но не убивает. Вместо этого хватает за запястья и заставляет подняться. Моё путанное сознание не может докричаться до тела, чтобы то начало протестовать. Я будто пьяна, будто больна — не способная начать вырываться или хотя бы кричать. Вместо этого послушно плетусь за тем, кто медленно пожирает мою душу, откусывая от неё маленькие кусочки, отламывая ломтики от моей человеческой жизни.

Существо уводит меня от валуна, тянет по направлению к лошадям, к двум другим туросикам, ожидающим нас, и их голоса перемешиваются друг с другом. Красное солнце, чужая кровавая планета, которая виднеется впереди долины то вспыхивает на моих глазах то гаснет — я теряю силы и моё сознание едва ли удерживается в реальности. Не замечаю, как кроме туросиков здесь появляется некто ещё — пекло расплывается, вулканы, горы и магма перемешиваются, кружась в ужасающем водовороте вместе с силуэтами нечисти и костяных лошадей, напоминающих по внешнему виду костомах, и лишь голос пробивается сквозь этот хаос, который заставляет меня найти опору под ногами и не потеряться по мраке, обрушившемся на меня — низкий, потусторонний, прямо сейчас ставший близким мне посреди всего бесконечно чужого, что меня окружает.

Голос Константина раздаётся внутри меня и снаружи. Голос, который говорит туросикам отпустить меня, который приказывает, который угрожает, пока я снова начинаю слышать биение собственного сердца, пока мой взгляд не проясняется. Проходит мгновение — и я его вижу, в самом скверном облике, с рогами и красными прожекторами вместо глаз, со спаленной кожей, с безгубым ртом и оголёнными зубами, которые он плотно стиснул в гневе. Константин и правда был здесь, он реален, он двинулся за мной в пекло, когда, видимо, обнаружил мою пропажу. Он явился сюда, на землю своего отца, который некогда убил собственными руками сперва его возлюбленную, а затем — его самого. И прямо сейчас Константин смотрит на то, как лезвие меча соприкасается с моей шеей. Наши взгляды направлены друг на друга, и мы оба понимаем, что прямо сейчас он не может помочь мне, не может спасти меня. Предприми он хоть что-то — и мне тут же перережут горло.

Меня поднимают ввысь и усаживают на лошадь, на странное создание, спина которого представляет собой сплетённые черные жилы, крылья которого шелестят рядом со мной. Туросик размещается позади меня, ни на секунду не отнимая от моего тела меча, и я безвольно, с сожалением наблюдаю за тем, как тело и руки Константина обматывают цепями, сковывая. Лошади трогаются с места, и мы начинаем двигаться по ущелью долины, вперёд, навстречу таинственному солнцу — по усыпанной драгоценными камнями земле бредут три лошади и пленник, которого ведут за собой на привязи.

Жаркое дуновение ветра, как язык пламени обжигает мою кожу, колышет иссушенные волосы. Ткань чёрного платья кажется сейчас слишком плотной, и я задыхаюсь в нём и словно по-настоящему горю. Земля драконов, детей огня, земля, где расплачиваются за свои страшные деяния души грешников, обречённые на страдания — эта земля не создавалась для того, чтобы на неё ступал человек. Воздух здесь был лишён влаги, душный и жгучий, а температура — была выше, чем в самой знойной пустыне в мире яви. Это земля, где родился и жил Ян. Это его дом, место, где он был хозяином, место, которое полагалось ему по праву. И мне из него было никак не выбраться.

Лошади бредут неспешно, мимо нас проплывают смоляные плещущиеся лужи с кипящими чернилами, горные цепи, вершины которых упираются в багровые низкие тучи; мелькают отвесные скалы и утёсы — местность затянута плотной непрозрачной дымкой, слабо пропускающей очертания алого светила. Когда мы движемся по кромке обрыва — я вижу, как бурлящая клокочущая плазма, из которой оно состоит, капает вниз, в безразмерную бездну, не имеющую конца. В какую-то пропасть, за край земли.