Цвет ночи

Проходит быстрая секунда, за которую я почти не успеваю сообразить, что произошло. Слышу громкий пронзительный крик издалека, ещё не понимая, кому он принадлежит, а когда чувствую острую боль, стремительно расползающуюся по правой стороне тела, осознаю, что визг — мой собственный. Память быстро воспроизводит случившееся, рефлекторно, давая мне увидеть всё с опозданием — Чернобог коротким кивком отдаёт приказ туросику, державшему меня, лезвие ножа вдруг отнимается от моей шеи и точным ударом мгновенно вонзается в правое бедро.

Я чувствую его под своей кожей, в раскалённых от горячей боли мышцах, в пульсирующей кровоточащей ране, чувствую, как лезвие продолжает двигаться внутрь моего тела, возможно, втыкаясь в кость. Сердце стучит бешено и громко, заглушая мой новый вопль. Боль заполняет собой всё, и я закрываю глаза, видя теперь перед собой лишь ослепляющие вспышки белого света, вместо того, что предстало моему взору мгновение назад: лишь помню, что Ян сорвался с места. Константин был не рушим, но Ян… Чернобог тут же сделал мне ещё больнее, в ответ на его первые же шаги, чтобы остановить сына — владыка пекла выставил вперёд руку, и моё сердце зажали тиски: это не было игрой моего воображения, не знаю как, но он будто на самом деле вонзил пальцы в мою плоть, сжав трепещущую сердечную мышцу, и теперь я пребывала в обжигающей тьме, наблюдая за взрывающимся белым светом, догадываясь о том, что если Ян может влиять на разумы, подчиняя их себе, то причинять лишь одной мыслью боль — уникальная способность Чернобога. Вот, почему Тьма избрала его править адом. Потому что такова его сила. И эта сила, вызвавшая мои громкие крики, заставляет Яна остановиться, так и не приблизившись ко мне, потому что так работает шантаж. Он замирает — и моя боль отступает, отливая волной, и крики сменяются тяжёлыми стонами отчаяния. У меня даже получается приоткрыть глаза, подняв тяжёлые веки — синие электрические молнии разъярённо мерцают рядом с Яном, но он не может направить их в Смога, потому что попросту знает, чем это обернётся — туросик убьёт меня за полсекунды, а в следующую — расщепит Смог, потому что это требовало мизерных усилий. И это сковывало Яна, почти так же, если бы его поместили в клетку, как если бы сковали. Смог полностью контролировал его сейчас, шантажируя мной, даже не прикасаясь ни к одному из нас, не шевеля и пальцем.

Ян молчит, стиснув зубы. Вижу Валентину, Алексея, Гая — бледных и будто виноватых. Опустошённое недвижимое лицо Константина, стоящего на коленях, направленное в пол.

Реакция Яна — то как он двинулся ко мне, когда все остальные, особенно Константин остались на месте — сбивает Чернобога с толку, действительно сбивает. И Чернобог быстро понимает, что ошибся. Я важна не для Константина, а почему-то для Яна. Чернобогу не надо объяснять — он начинает догадываться.

В глазах Смога воспламеняется праведный гнев. Прожекторы больше не светят белым, а отливают оранжевым. Плавно переходя в красный. А затем становятся снова цвета пустоты. Константин больше его не волновал.

— Мне стоило поинтересоваться, чем ты занимаешься в яви всё это время, — процедил Смог, глядя на Яна, и задумчиво хмыкнул: — Значит, человеческая оболочка что-то для тебя значит…

Владыка пекла посмеялся, горько, едко. Угрюмо. А затем в его голосе послышался новый запал энергии, урагана зла.

— Что это? — вопросил он. — Жалость? Негодование из-за того, что пытают твоих питомцев? Порыв знаменитого людского благородства?

— Ничего необычного, — ровным тоном произнёс Ян, храня непоколебимость, защищаясь ею, словно бронёй. — Она просто человек. Оставь её в покое. Девушка невинна и попала сюда случайно. Нет смысла причинять ей вред.

Ян продолжал делать вид, что мы друг другу никто. Ни разу его взгляд не скользнул на меня, обнажая тревогу. У него хорошо получалось управлять своими чувствами и мимикой, но, кажется, отец хорошо его знал. И что-то не давало ему покоя, рождая подозрения.

Смога заинтересовали его слова и его поведение, и желая получить ответ, он мгновенно снова обернулся на меня, вскинул ладонь и моментально сжал её в кулак. Острая боль пронзила моё сердце, непереносимая и жгучая, словно его кулак сжимал его изо всей силы. Боль ползла от сердца к рукам, животу, спине, шее и челюсти, охватывала голову, всю поверхность кожи и глаза. Она ежесекундно усиливалась. Реальность блекла, зрение отказывало — расплывался зал и силуэты. И только слух не отказывался функционировать, я отчётливо слышала свой собственный истошный вопль, переходящий в бесконечно долгий крик, длящийся как мне казалось несколько минут, пока невидимая сила владыки ада безостановочно терзала меня, и ещё, чуть позже я услышала, различила, голос Яна, больше не ровный, не хладнокровный, не безэмоциональный. Этот голос гневно приказывал меня отпустить, а затем, спустя несколько десятков новых волн страданий, обрушившихся на меня, уже просил: «Пожалуйста, прекрати… Пожалуйста… Смог… Хватит».