Цвет папоротника

Монашеская шеренга березок, забредя в сугробы, тоскливо тенькала в неподвижном разряженном воздухе, отвердевая от неслыханного мороза. Массы арктического воздуха ледяным мечом разрубали над городом щит из туч. Было градусов под тридцать. Вдруг словно артиллерийский снаряд разорвался за спиной Фомы — это на деревьях от внутриклеточной деформации трескалась кора.

Фома вскрикнул и рванул вперед. В конце аллеи перед фотопавильоном он успел увидеть в снегу чьи-то следы, которые тянулись от молоденькой березки. И испуганному Фоме почудилось, что это следы босых ног. Глубокие, но маленькие, наверное, женские следы. Фома заскулил «м-м-м-а» и рванул на освещенный бульвар из парка, где жили ночные ужасы.

Перебежав широкую магистраль, Водянистый с разбегу обнял светофор. Тут он был в безопасности. Катил перед собой вал снега грейдер, за ним, нетерпеливо сигналя, напирали машины. Из дверей гостиницы толпой высыпали иностранцы в длинных шарфах и начали бросать друг в друга снежками. «Рус, карашо!» Иноземные девчата смеялись как-то не по-нашему, маняще, с акцентом.

Фома перевел дыхание. Еще квартал — и он дома. В окнах домов мерцали разноцветными фонариками елочки. Там праздновали старый Новый год, ели пироги с хрустящей корочкой, холодец и гуся с яблоками, танцевали под блюзовую музыку всех радиостанций мира, целовались за вешалками в коридорах. Фома завистливо шмыгнул носом. Его никто никуда не приглашал. Он никому не был нужен. Водянистый нахмурился: языческие пережитки тащить в дом елку, вот что. Человечество не праздников ищет, а повода, чтобы выпить. Аспирант Водянистый прекрасно знал, что все эти древние тотемистические символы, вера в духов деревьев и животных, воды и огня есть результат бессилия человека перед природой. Срубил елку — и дух из нее вон. Одна целлюлоза, пиломатериал.

Миновав освещенные окна ювелирного магазина, Водянистый уже прицелился шмыгнуть в свой подъезд под гранитной аркой, как всем своим существом почувствовал, что кто-то его зовет. Кто? Фома очумело огляделся вокруг. Совершенно пустую улицу озарял лунный аргон. Сделав шаг, он снова услышал тихий девичий голос. Галлюцинация. Верно, переучился. В темных недрах подъезда тоже никого, ближайшее окно закрыто — что за глупые шутки? Не водосточная же труба заговорила. Фома вновь вознамерился нырнуть под арку, но краем глаза увидел, что в телефонной будке, в пяти шагах от него, кто-то есть.

Сквозь морозные перья папоротника на стекле он увидел неясный светлый силуэт, что, маняще покачиваясь, звал к себе. Водянистый покраснел и переступил с ноги на ногу. Начиналось удивительное приключение. Он верил и не верил в хвастливые рассказы про непонятные капризы городских девиц, которые, чтобы только развлечься, вытворяют бог знает что. Про телефонные знакомства, такси, какие-то квартиры. Услужливое воображение мгновенно нарисовало ему скабрезные сценки из шведского журнала, на которые и смотреть-то противно. Но он тут же прогнал все это безобразие. Не так уж легко было соблазнить высокоморального Фому. Может, ей просто две копейки нужно? Поссорилась с женихом, дала пощечину, выскочила во двор, позвонить. Он нерешительно подошел к будке.

В окошко, оттаявшее под теплым дыханием, словно из проруби, на него смотрели потусторонние зеленые глаза. В их глубинах водорослями колебался смертельный ужас.

— Вам помочь? — выдохнул Фома и боязливо протянул руку к дверце. Металлический морозный ожог тряхнул его с головы до пят, будто ручка была под высоким напряжением. В углу, на затоптанном коврике, стояла босиком белокожая девчушка в жемчужной комбинашке, ни жива ни мертва. Таких изображают на рекламе импортных чулок. Прижимая руки к грудкам, она выбивала дробь зубами. Рыжеватые волосы катились волнами до самых пят. Фома опустил глаза. И вдруг его будто жаром обдало, ему стал понятен смысл тех таинственных следов в парке, за которым скрывалось преступление.

Она, очевидно, тоже торопилась на вечеринку и отправилась через этот разбойничий парк. И тогда из-за темного павильона к ней подошли два угрюмых волка, дыша вином и луком. Один наставил холодное лезвие под нежный подбородок и прохрипел, дыша табачным смрадом в лицо: «Снимай дубленку, куколка». — «И норку, и сапожки, и джинсу давай, — добавил другой, с вмятым носом. — Тебе пахан из-за бугра еще перекинет, а нам некому». Одним словом, грабители сняли с нее все.

— Вы звонили в милицию? — задергался Фома, задубевшими пальцами расстегивая свой кожух.

Итак, он станет ее спасителем. Это была именно та прекрасная незнакомка, которую Фома ждал всю свою скучную, бесцветную ученую жизнь. Ждал смиренно, долго, терпеливо, как умеют ждать только пришельцы из села, выстаивая длиннющие очереди в городе, потому что привыкли ждать урожая целый год.

— Вы звонили?

Девушка, до которой, по всей вероятности, по глубоким снежным заносам едва дополз этот вопрос, качнула головой.

— Вы запомнили, какие они? Особые приметы, шрамы? — Водянистый энергично взялся за поиск.

Она закрыла руками лицо, будто защищаясь от чего-то страшного.