Цвет сакуры красный (СИ)

Наконец они сторговались на десяти рублях за все, включая ужин, завтрак и утреннюю поездку на вокзал. Судя по всему, довольными остались обе стороны, хотя извозчик, поинтересовавшийся, откуда его седоки родом, цокнул языком и заметил, что если в Москве все такие хитрованы, то лично он за Республику спокоен: всех объегорят, но «Рассее» пропасть не дадут.

Дом, где им предстояло провести ночь, оказался добротным, могучим строением, сложенным из мощных лиственничных стволов, с высоким резным крыльцом и замысловатыми фигурками на крыше. Извозчик-домохозяин, представившийся Федором Степановичем, поспешил известить домочадцев, что необходимо принять жильцов, а отец с сыном отправились осматривать «самолучшу» комнату с «губернаторской периной».

Комната оказалась большой и чистой, но при этом выглядела какой-то странно пустой, словно бы и не жилой. Кровать и деревянная лежанка-нары, накрытые чистыми холстинами, самодельный грубоватый струганный стол да табурет — вот и вся обстановка, если не считать расстеленных на полу лоскутных половиков. Всеволод-младший удивленно осматривался в пустой комнате, скупо освещенной висевшей над столом керосиновой лампой, которую зажег отец, а затем спросил:

— Бать, а они что: все так живут? Бедновато как-то…

Отец усмехнулся:

— М-да уж, небогато… И знаешь, что удивительно: Гражданская война уже семь лет как кончилась, в стране — тишь-гладь да божья благодать, ни голода, ни разрухи же во время войны не было, а после войны — ни бандитов, ни мятежей, ибо все — сознательные. И чего это они без шкафов, без люстры, без радиолы? Сам не пойму.

Сын покраснел. Как-то в голову не пришло, что страна только-только подниматься стала, причем не то, что с колен, а после здоровенного нокаута. Он еще раз осмотрелся:

— Слушай, папань, так выходит, что они богато живут?

— Ну, богато — не богато, но с достатком. Хозяин извозом промышляет, супруга дом и жильцов содержит — зарабатывают нормально…

На этом месте его прервала хозяйка, внесшая в комнату самовар. Следом за ней в вошли две молодые женщины, оказалось — хозяйские невестки. Сноровисто застелили стол чистыми газетами и расставили: миску с кашей, глиняную крынку с молоком, доску с крупно нарезанным хлебом и два граненых стакана под чай. Пожелали всем доброй ночи и удалились. Волковы принялись за ужин…

После еды, когда хозяйки убрали посуду, младший Всеволод собирался завалиться спать, но старший остановил его:

— Слушай, нам тут бы с бумажками поколдовать надо. Давай-ка, присоединяйся.

— С какими бумажками? Ты ж говорил, что документы не нужны.

— Ну, не нужны-то не нужны, да только не все и не совсем. Присаживайся и вот на этих газетах трофейную ручку распиши.

Парень энергично принялся за дело, и вскоре свободные от текста поля покрыли прихотливые завитушки.

— Все, расписал.

Отец буркнул себе под нос «отлично», вытащил из пачки справок сперва одну, потом вторую и принялся их аккуратно заполнять, стараясь выписывать каждую буковку с разным нажимом пера.

— Это чего? — поинтересовался сын, заглядывая ему через плечо.

— Учетная карточка члена партии… — Ответил Волков-старший и попросил, — Не мешай, а?

Младший замер на время, но, когда работа закончилась, снова спросил:

— А партбилет где возьмешь?

— А партбилет мне выдадут. Разумеется, сперва холку намылят за утерю партбилета, а потом выдадут. А тебе точно так же — кимовский…

— Какой-какой?

— КИМ — Коммунистический Интернационал Молодежи, знать надо.

— Ну, теперь буду…

— Вот и будь. Кстати, чтобы ты знал: мы приехали из-под Благовещенска. Вот справка, что я был там директором школы, а ты ее, соответственно, закончил.

— А чего я еще три года делал?

— А ничего. Там такое творилось, что ты только в двадцать втором в школу пошел. Но, хотя ты и много знаешь о Дальнем Востоке, я тебя очень прошу: трепись поменьше. Упирай на то, что вспоминать тяжело, понял?

— Понял… Ну, что? Спать-то сегодня будем?

Отец засмеялся, встал, потянулся, разминая плечи и, прикрутив фитиль, потушил лампу…

Следующее утро принесло новые проблемы и новые открытия. Во-первых, в полный рост встал вопрос бритья. Волков-старший брился клинковой бритвой, полученной в подарок от своего деда, и за двадцать лет успел набить руку. Но у младшего Волкова, несмотря на крепкие нервы и службу в не самом спокойном регионе России, от одной только мысли о бритье этим «орудием убийства» только что в глазах не темнело…

Младший Всеволод сидел у стола и с содроганием следил за тем, как отец ловко орудует блестящим лезвием, обрабатывая верхнюю губу. Вот исчезли последние следы пены, и Всеволод-старший удовлетворенно провел по коже пальцами, определяя чистоту бритья. Судя по всему, он остался доволен…

— Папань…

— Чего тебе, отрок?

Волков-младший потер щетинистую щеку и жалобно попросил:

— Побрей меня, а?

Тот поперхнулся от неожиданности и вылупил глаза:

— Чего?! В каком это смысле?

— Ну, в прямом, — младший посмотрел на свежевыбритую голову отца, потом снова потер свою щеку с почти недельной щетиной. — Не могу я так ходить…

Отец критически оглядел сына и вздохнул: