Я чувствовала, как горят мои щеки. Бесприданница… А вдруг я ему не понравлюсь? А какой он? Снова взяла карточку и принялась внимательно рассматривать. Непроизвольно хихикнула: длинноносый. И волосы светлые. Но улыбается хорошо. Может, он и впрямь добрый? Только зачем сыну уважаемого инженера, почти офицеру, нужна простая девчонка из деревни? Не ошибается ли брат? А кстати: где тут письмо от жениха?
Вскрыла небольшой конверт. Почерк… Словно барсук писал своим удом. Смешно…
А ниже приписано что-то по-русски. Жаль, что северный язык я совсем не знаю. Только буквы, да и те ещё нетвёрдо. «Очень красивая», надо же! Да чего во мне красивого?! Худая, долговязая и грудей почти нет. Дурнушка, одним словом. А он такие слова пишет…
В конверте ещё лежала официальная бумага. Воинское требование на проездной литер для Хана Танака, следующей для встречи с родным братом.
Я всё сидела и смотрела на письма и документ, когда раздвинулись сёдзи[151]
, и вся моя семья кинулась собирать меня в дорогу. Оказывается, они тоже прочли письмо брата, где он писал о своём решении. Дедушка вытащил большущий плетёный ои[152] и, невзирая на мои протесты, уложил туда свой потёртый футон[153] и старенький какэ-бутон[154].– Тебе придётся спать в доме северянина, а там полы не застилают татами, – сказал он.
Дедушка знает, что говорит: он бывал в России, ещё когда северянами правил глупый и плохой император. Русские братья его потом расстреляли. И правильно сделали! Всем известно, что дед Товарища Его Божественного Величества уже тогда поддерживал Великое Небесное Учение Маркса и Ленина. Он помогал северным революционерам, а глупый и злой русский император объявил за это Японии войну. Которую сам же и проиграл. Конечно, если северные братья не желали воевать с нами – какая же может быть война? На одном из собраний нашей ячейки КИМ агитатор из Токио рассказывал нам про отважного русского адмирала, который, не желая идти против воли своего народа, сам направил свой броненосец на мины и погиб как герой. Офицеры императорской армии, разделявшие его убеждения, сложили стихи, посвящённые герою, и с почтением передали их русским[155]
.Бабушка вспугнутой курицей бегала по дому, выискивая, что бы ещё дать мне с собой. Сунула в ои мешок лапши, поставила горшочек с натто[156]
, завернула в чистую тряпицу несколько сухих рыбёшек.– Надо тебе ещё риса насушить, – сказала она раздумчиво и тут же кинулась искать моё кимоно.
Кимоно у меня не новое. Ещё мамино. Зато красиво расшито цветами и птицами. А поверх него бабушка положила старинный оби[157]
, доставшийся ей в наследство ещё от её бабушки. Парчовый, затканный сложным узором. Сверху новенькие таби[158]. Я посмотрела на них и пожалела, что у меня нет настоящих гэта[159]. В соломенных сандалиях с кимоно… Всем сразу станет понятно, что я – бедная. Ладно, у меня припрятано целых пять иен – куплю в городе.Но бабушка заметила мой тоскливый взгляд и напустилась на меня:
– Нечего, нечего! Знаю я, о чём ты думаешь! Никаких гэта тебе не нужно. И так долговязая уродилась, в отца пошла. Ещё только гэта не хватает! Кому ты такая будешь нужна? Если Ворокофу-сан захочет найти шест для крыши – он его в лесу вырубит. Вот варадзи[160]
, совсем новые. Надевай и не думай о глупостях!От таких слов слезы на глаза навернулись. Я что, виновата, что высокой уродилась?
Братьев дедушка отослал. Дзиро – к дядюшке Эно, взять в долг его замечательного саке. Это для Исиро и его друга. А Сэберо – в колхозную лавку, за сладостями. Дедушка велел ему купить полкилограмма амэ[161]
и столько же сёгато[162] и пригрозил выпороть, если только братец съест хоть кусочек.Только мама сидела рядом со мной и ничего не говорила, а лишь гладила меня по волосам.
Я видела, что она еле-еле удерживается от слез, но никак не могла понять: от горя предстоящей разлуки или от радости, что нашёлся жених для меня, эти слезы?
Ночью я никак не могла заснуть. Ворочалась, устраивалась поудобнее, но сон так и не шёл. Ведь я всё время думала о женихе. Конечно, Исиро – хороший и заботливый брат и нашёл мне хорошего человека. Но что будет, если я ему не понравлюсь?