Цвет сакуры – красный

А потом мы пошли на танцы. Только оказалось, что Всевородо не танцует. Сказал, что не умеет. А я люблю танцевать. И я танцевала. Одна. А потом подошёл какой-то северянин, тоже солдат, и пригласил меня на танец. А Ворокофу-сан вдруг шагнул вперёд и что-то сказал солдату. Тот засмеялся, а Всевородо опять ему что-то сказал, и тот сразу перестал смеяться и очень быстро ушёл. Исиро мне потом объяснил, что Ворокофу-сан сказал тому солдату. Он сказал, что если девушка с провожатыми, то спрашивать разрешения надо сначала у сопровождающих. А тот ему ответил, что свои старорежимные замашки Всевородо может засунуть себе… В общем, я поняла куда. А Всевородо ответил, что если этот солдат сейчас же не уйдёт сам, то его унесут. Исиро ещё сказал, что Всевородо дерётся так, что признанные мастера джиу-джитсу и карате боятся с ним связываться.

После танцев мы пошли в чайную. Только оказалось, что в Китае чай совсем не такой, как у нас. И сладости к нему совсем другие подают. Тут я вспомнила, что привезла Исиро амэ и сёгато. И предложила их к чаю. А Всевородо не знал, что это такое, и мы с братом ему объяснили. А он хитро так улыбнулся и сказал, что они с отцом знают напиток, к которому сёгато подходит лучше, чем к чаю.

Он куда-то ушёл, а когда вернулся, то держал в руках две бутылки. Коричневый напиток в этих бутылках пах сильно и резко, но приятно. Когда я попробовала, то рот мне словно огнём обожгло. Но имбирь и сахар смягчили вкус, и мне даже понравилось. А потом стало так хорошо…

Я стала рассказывать, как ехала в Харбин. Как сперва добралась до Асахи, как потом оттуда поездом – до Тоямы. Набитый битком общий вагон, много парней-новобранцев, едущих в армию. Почти каждый из них лез знакомиться, но как только узнавал, что я еду к брату и жениху в Харбин, тут же извинялись и начинали наперебой угощать всякими домашними вкусностями.

Потом Тояма и пароход, шедший во Владивосток. На нем тоже полным-полно солдат. Отдельный батальон КИМ. Разузнав о цели моего пути, они взяли надо мной шефство, кормили из солдатского пайка и даже выделили место для сна, специально завесив его шинелями. И ещё мне удалось помыться. Это было чудесно: горячая вода, которая льётся из трубы сверху. Ну а то, что рядом целая куча парней – так что ж. Не лезут, не пристают, не лапают – чего же ещё? Мне даже дали вкусно пахнущее мыло и совсем новенькую мочалку.

Во Владивостоке опять поезд. И снова мне все помогали. А один попутчик, солдат Кадо Хонда, оказался знаком и с братом, и с Всевородо. Он возвращался из госпиталя и всю дорогу рассказывал мне, какой у меня хороший брат и какой замечательный Ворокофу-доно. Какие они герои, как преданно служат делу Товарища Его Божественного Величества Императора.

Исиро и Всевородо слушали внимательно, только мне показалось, что Всевородо всё время старается не засмеяться. Разве я рассказывала что-то смешное?

Мы ещё выпили, и мне стало совсем хорошо и легко. А Всевородо-сан не такой уж и длинноносый. И даже симпатичный. Не красавец, конечно, но ведь и я вовсе не Нанивая Окита[169]…

Брату захотелось музыки. Он дал пятьдесят сен музыкантам, и они начали играть что-то весёлое. А брат и Всевородо ещё выпили. И ещё. А потом Всевородо вдруг встал, подозвал музыканта и дал ему десять рублей. Те заиграли, а они с братом запели:

Здесь, в Маньчжурии,
Удалённой от родины на сотни ри,
Под освещённым красным закатным солнцем
Простым могильным камнем – мой друг[170]

.

Это была грустная песня. Но Исиро и Всевородо пели её так, что даже мне вдруг захотелось пойти в бой. А другие солдаты подхватили и принялись стучать в такт по столам.

Помню, в прошлом году, как отплыли на корабле,
И скрылась из глаз родимая сторона,
Находясь в море Гэнкай[171]

, мы пожали друг другу рукиИ познакомились, назвав имена.

А потом и сигарету одну

На двоих делили,
И письма пришедшие показывали друг другу,
Много раз рассказывали о себе.

Я чуть не заревела. В это время Всевородо обнял Исиро за плечи, а брат вытащил длинный кинжал и вскинул его вверх. И все солдаты заорали «Банзай!» и «Ура!» А когда песню допели, и музыка кончилась, Всевородо вдруг как рявкнет что-то на северном языке. И все вокруг снова: «Ура! Банзай!»

Исиро довёл моего жениха к столу. Гляжу, а ноги-то его совсем не держат. Тут брат меня за плечо схватил и шепчет:

– Не будь дурой, Хана! Тащи его к себе в комнату! Всевородо честный, если вы проведёте ночь вместе, то он обязательно на тебе женится! Поняла?!

Шепчет-то он шепчет, только я вижу: глаза у Исиро кровью налились. С ним сейчас спорить нельзя.