Цвет сверхдержавы - красный 2 Место под Солнцем(СИ)

— Я это понимаю, — ответил Устинов. — и не предлагаю создать такую систему за два-три года. Это, скорее, концепция, задумка на будущее. Чтобы наши конструкторы уже сейчас знали, в каком направлении им надлежит свои системы в будущем развивать.

— Ты, Дмитрий Фёдорович, Семёна Алексеича расширением ТТХ комплекса сейчас не грузи, — сказал Хрущёв. — У него и так голова пухнет. Вот начнёт у него ракета в замкнутом контуре летать, тогда вторым этапом можно будет и о расширении возможностей подумать.

— Испытания комплекса где будем проводить?

Этот вопрос, казалось бы, непринципиальный, был одним из ключевых. В «той истории» представители промышленности хотели испытывать комплекс на уже привычном полигоне Капустин Яр. Там перед этим испытывались ЗРК С-25 и С-75, была построена инфраструктура. Но военные настояли на испытаниях на полигоне Сары-Шаган в районе озера Балхаш, там в то же время испытывалась противоракетная система «А» конструкции Кисунько. Лавочкин в мае 1958 года просил перенести хотя бы автономные пуски ракет на полигон ВВС во Владимировку.

Командующий ВВС Вершинин не возражал, но воспротивился командующий ПВО маршал Бирюзов, считавший, что проведение автономных испытаний во Владимировке отвлечёт силы от строительства основных позиций на полигоне «А» в Сары-Шагане. В итоге, из-за постоянного отставания от сроков строительства, бросковые испытания ракеты проводились во Владимировке. Автономные испытания проводили в начале лета 1960 года в Сары-Шагане. Лавочкин был вынужден в самую жару мотаться по полигону в генеральском мундире — военные строители человека в гражданской одежде всерьёз не воспринимали. В итоге 9 июня 1960 года Генеральный конструктор Семён Алексеевич Лавочкин скончался на полигоне Сары-Шаган в результате сердечного приступа.

Первым побуждением Никиты Сергеевича, когда он прочёл об этом в «документах 2012», было в очередной раз изобразить самодура и приказать перенести испытания в Капустин Яр.

Но в тех же документах он прочитал, что 19 апреля 1960 г. американский U-2 совершил очередной пролёт над полигонами Тюратам (Байконур) и Сары-Шаган. А через 12 дней, 1 мая 1960 г. состоялся исторический первомайский полёт Фрэнсиса Гарри Пауэрса, спровоцировавший новый виток «холодной войны».

Теперь Хрущёву предстояло найти способ сохранить жизнь Генерального конструктора и не допустить обострения отношений с США. Он понимал, что в обострении отношений летом 1960 года был виноват, прежде всего, он сам. Можно было ради дела смолчать, не давать воли эмоциям, не требовать извинений от Эйзенхауэра за полёты U-2. Но американская настырность и наглость постоянно выводила Никиту Сергеевича из равновесия.

Добились ведь своего «открытого неба» — список доступных для контроля объектов наконец-то согласован, инспекционные полёты над разрешёнными территориями СССР и США решено начать с 1 июля 1957 года.(АИ) И всё равно упорно лезут своими разведчиками во все мыслимые дыры. В ответ на протесты нагло прикидываются шлангом, мол, «наш мирный научный самолёт случайно заблудился, ошибка пилота, мы сожалеем...» И продолжают лезть. Пилоты продолжают «ошибаться», самолёты «блудят», причём обязательно над объектами, вошедшими в список не подлежащих инспекции с воздуха. А Эйзенхауэр открыто объявил, что любое появление советского самолёта над территорией США, пока не работает программа «Открытое небо», будет означать войну.

Проще всего, конечно, поставить на Сары-Шагане несколько 75-х комплексов, которые к тому времени будут боеготовы. А «Даль» испытывать в Капустином Яре. Тогда и Лавочкин жив останется, и американцам рога обломаем. Тем более, что строительство на Сары-Шагане обещает быть долгим и мучительным, и не факт, что к апрелю 1960 года будет закончено. Даже учитывая, что теперь комплекс становился мобильным, ему необходимо место постоянного базирования. Надо было построить склады или, хотя бы площадки для хранения ракет, техническую позицию для их диагностики, гаражи для машин, жильё и бытовые помещения для личного состава и испытателей — то есть, полноценную тыловую ракетную базу.

А принимаемые им решения, если всё правильно организовать, могут ускорить готовность «Дали» на год-полтора. В этом случае неготовность инфраструктуры на полигоне может задержать испытания фактически готового комплекса.

Но Бирюзов упёрся рогом и требует испытывать все последующие комплексы после 75-й системы на Сары-Шагане. «Надо снять с Лавочкина часть организаторской нагрузки, — подумал Хрущёв, — тем более, что ОКБ-301 свою часть работы в «той истории» выполнило, ракета летала, и даже в автономном режиме сбивала воздушные цели, наводясь на них своей активной головкой самонаведения. Комплекс в целом просрали радисты и, главное, разработчики управляющей ЭВМ. Калмыкова #бать, #бать и #бать, пока не сделает всё, на что подписался.»

Никита Сергеевич почти физически чувствовал, как плавится мозг от напряжения. Он сообразил, что отвлёкся, и не слышит, что говорит Бирюзов. Усилием воли заставил себя включиться.