Цвет вечности

Однако, я страшилась напрасно. Когда мы преодолели переправу, он разжал хватку и поставил меня на землю. Я осталась невредима. Не сгорела заживо. Не пострадали ни моя одежда, ни кончики волос. Кинли тоже не пострадал, совершив благополучную посадку на плед, который я держала в обнимку. Калинов мост остался позади нас, и, пожалуй, был единственным, что я припоминала о царстве мёртвых из легенд. На нём мои познания заканчивались. Потому, что то, что я увидела дальше – об этом не писали в сказках, не писали в книгах. Об этом не снимали фильмов. Это было нечто другое.

На этом берегу реки, в темноте, во мраке, я видела какие-то ящики прямоугольный формы, невысокие, но приподнятые от земли подложенными под них бревнами. Между ящиками плавно перемещались призрачные силуэты, облаченные в белое, будто не ступая, а скользя по земле, время от времени слоняясь и заглядывая внутрь. Ящики густо располагались посреди дороги, и, судя по едва уловимому движению силуэтов в стороне – ширились по двум сторонам от моста вдоль берега на неопределенное расстояние. Настигнув первого из них, я непроизвольно приковала к нему взгляд; мои ноги остановились сами.

Это был гроб. Деревянный, разбитый и ветхий. Редкие доски накрывали его как крышкой, обнажая в прорехах то, что находилось внутри. Точнее – того, кто там находился.

Сквозь щель я видела мелово-бледный лоб, и закрытые веки. Ниже различались ладони, лежащие на груди, на коричневом полотне, с засохшей на пальцах кровью. Раздался стон, я дёрнулась. Чуть подалась вбок, и мне открылся иной вид сквозь брешь – передо мной полностью предстало лицо женщины, средних лет. Она морщилась от боли и молила о помощи. Пряди волос лежали мокрые и сальные от пота у подбородка, а сам он вместе с губами был одной большой гноящейся раной. В следующую секунду её веки тяжело приподнялись, и безутешный взгляд упёрся прямо в меня.

– Ава, – позвал меня Ян, остановившись и обернувшись на меня.

– Ян, что с ней? – протянула я. – Это что, кладбище?

– Нет.

Дуновение ветра принесло слабо-слышимые чужие стоны. Страдания остальных.

– Они заточены? Это ад?

Ян не отвечал ни на один мой вопрос. Специально. Я была настойчиво любопытной, но он не хотел посвящать меня во что-то лишнее. Как когда я была ребёнком.

Ад. Значит, вот каким он был. Ни каких тебе алых языков пламени и чертей. Они просто страдали в гробах. И между ними ходили в белых одеждах надзиратели. Не знаю, почему было так странно, но всё не так, как в сказках. Получается, навь осталась позади, за мостом. А здесь ад? И зачем мы пришли сюда? Мне сразу стало не по себе, что я здесь. Разве мне было можно тут быть? Что, если меня увидят те бродящие существа?

Ян вернулся за мной и, протянув руку, переплёл мои пальцы со своими. И вынудил сдвинуться с места. Я смиренно последовала за ним, но моё лицо оставалось задумчивым, а разум не утихал. Всё же, Ян ранее называл ад пеклом, а значения самого этого слова было несколько иным. Всё же, это было непохожим на ад. А затем я снова затормозила. Я всё поняла. Мы преодолели этот путь через Калинов мост, который обычно преодолевали души. И пройдя через него – они оказывались здесь. Рядом с этими гробами. Мы точно были всё ещё в нави. Но по-прежнему, ответа о том, что здесь происходит – у меня не было.

Ян притормозил со мной. Он заметил, что меня выбило из колеи. Вероятно, он не думал, что я с такой глубокой серьёзностью восприму наше путешествие в другой мир.

– Это души, Ава, – произнес он. – Души, которые вспоминают свою ушедшую жизнь. И вспоминающие остальные, прошлые.

Мои глаза от взволнованности увлажнились, я часто заморгала.

– Но почему они стонут?

Его пальцы чуть сильнее сжали мои.

– Обычно, это больно. Очень больно. Вспоминать, что ты сделал и что сделали тебе: все разочарования, обиды, вину, злость, горе или любовь. И накладывать это на опыт нескольких сотен лет, который уже есть.

– То есть…

– … Первый, кому выпадает шанс после смерти осудить твою душу – ты сам.

Перерождения… вот, как всё происходит на самом деле. Я вдруг отпустила Яна, посмотрела на свои руки и подумала, чьими они могут быть? Я – не я? Я кто-то другой, но не помню этого? У меня есть какие-то другие жизни? Моя жизнь сейчас – пустышка? А настоящая начнется лишь тогда, когда я умру?

– Но в чём тогда смысл? Ведь главная цель всего – попасть в рай, разве не так? Если я в каждой новой жизни каждый раз не помню того, кто я есть, я могу совершать одни те же ошибки, не имея возможности их исправить. Это какой-то бред, – я ничего не понимала и спросила об этом у Яна.

– Смысл не в том, чтобы не совершать ошибок там. Смысл в том, чтобы их совершить. И осознать здесь, что ты поступил не верно. Можешь назвать это искуплением. Душа очищается здесь, в этих гробах, и степень того, насколько она раскаялась, определяет её дальнейший путь.

А затем до меня дошло. Меня словно сильно ударило по голове, и я даже пошатнулась. Всё, что я узнала только что – стало мне безразлично. Потому что мой взгляд остекленел, и я уставилась в одну точку, на один из ящиков.