Цвет винограда. Юлия Оболенская и Константин Кандауров

Наступила зима. Ока стала, и я ходил кататься на санках с горного берега. Когда летишь с горы и попадаешь на гладкую ледяную поверхность реки и катишься по ней – то дух захватывает и лицо жжет ветер. Ужасно было хорошо. Прожили мы в Орле несколько месяцев и поехали в Москву.

В Москве мы остановились на Мясницкой в меблированных комнатах. Отец стал искать место. Стали находить старых знакомых и родственников. Тут со мной происходили постоянные курьезы, так как я по-русски говорил с молдаванским акцентом, а главное, обороты речи и многие слова вызывали в москвичах неудержимый хохот.

В меблированных комнатах мы жили до весны 1880 года. В коридоре я стал часто встречать высокого, лысого, красивого господина в шелковом халате. Он как-то заговорил со мной, позвал меня к себе в комнату; узнав мою фамилию и расспросив подробно об отце, просил передать ему, что граф Сологуб был бы рад с ним свидеться и поговорить. Я передал все это отцу, и отец сказал, что это известный автор «Тарантаса». Потом они часто виделись и подолгу беседовали. Наступил Великий пост, и стала подходить весна. Светлая теплая Пасха.

Тетя Оля[566] взяла меня на Передвижную выставку, которая была открыта в залах Училища живописи, ваяния и зодчества. Тетя познакомила меня с инспектором Училища К. А. Трутовским[567]. Мне было четырнадцать лет, и я почти не знал русского языка, а надо было думать, куда бы поступить и какое бы училище кончить. В то время мне, благодаря моему возрасту, необходимо было поступить в четвертый класс гимназии, а я не знал латынь, и русский язык хромал ужасно. После выставки явилась мысль поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества. Но я никогда не рисовал, а экзамен по рисованию был самый главный. Тетя Оля просила К. А. Трутовского рекомендовать ученика для занятий со мной рисованием. Он рекомендовал К. А. Карова, который был только один раз и больше не пришел, так как мы много платить не могли. Благодаря моему посещению передвижной выставки я увлекся желанием учиться рисовать. Не зная никого в Москве, мы не могли никого найти для уроков рисования – и только случайно кто-то указал одного бедного служащего у нотариуса, который кончил Строгановское училище. Это был очень симпатичный человек, большой любитель живописи. Каждое воскресенье он с утра сидел за копированием картины Сверчкова «Тройка», которую он писал уже с год. Жил он во дворе около Арбатской <гостиницы> на Б. Никитской в низеньком одноэтажном желтом домике. Я стал ходить к нему рисовать с гипсовых голов. Это лето я провел с ним, и даже раз мы с ним ходили на этюды, и я написал ужасно скверный этюд с Воробьевых гор на Москву. Очень тепло и уютно было в этой маленькой, бедной квартирке. Последнюю неделю перед экзаменом я ходил каждый день и очень волновался наступлением экзаменов. Я держал в головной класс, но был принят в оригинальный, т. е. классом ниже. Началось учение, и я стал ходить в Училище. С девяти часов до двенадцати был урок рисования, а с двенадцати с половиной – научные классы. С оригиналов я рисовал с большим увлечением, каждый месяц был экзамен по рисункам: ставили номера – с первого лучшего и дальше. После года я был переведен в головной класс и должен был выбрать специальность. По настоянию родных я перешел на архитектурное отделение.

Год, проведенный в оригинальном классе, был первым годом, когда я столкнулся с многими товарищами, так как в классе было человек около ста. Преподавал Е. С. Сорокин[568], написавший только одну картину – «Христос мученик в Киеве». Это была библейская фигура – высокий, лысый, с огромной длинной бородой. Не выносил, от кого пахло табаком, мы его звали елейником, монахом. Он мог только один раз в месяц подойти к ученику посмотреть и поправить рисунок. Одним из любимых занятий шаловливых учеников было приклеить <нрзб.> к краю стола один волос длиннейшей бороды, за что виновный получал целый ряд ругательств и нравоучений. Он очень характерно говорил, как говорят люди из духовного звания, – все это служило темой для множества острот. Несколько учеников из провинций жили у него на квартире, и им особенно от него доставалось. Каждую субботу и воскресенье они обязаны были ходить в церковь, соблюдать посты и даже в постные дни недели.