Цвет волшебства

Найджел с Каниной тоже зашагали вперёд неуклюжей, дергающейся, как у марионетки, походкой, которая позволяла предположить, что и ими управляют незримые нити.

— Почему «о нет»? — спросила Канина. — То есть я могу понять принципиальное «о нет», но ведь наверняка есть какая-то причина…

— Если нам представится возможность, мы должны бежать, — отозвался Ринсвинд.

— И ты знаешь, куда?

— Возможно, это не будет иметь значения. Мы в любом случае обречены.

— Почему? — поинтересовался Найджел.

— Ну, — ответил Ринсвинд, — вы когда-нибудь слышали о Магических войнах?

На Диске куча вещей обязана своим происхождением Магическим войнам. И груша разумная — одна из них.

Исходное дерево, скорее всего, было абсолютно нормальным и проводило свои дни в состоянии блаженного неведения за питьём подземной воды и поеданием солнечного света. Потом вокруг разразились Магические войны, которые неожиданно придали его генам обострённую проницательность. А ещё они оставили ему в наследство врождённое дурное настроение.

Но груша разумная легко отделалась. Когда-то, когда только что образовавшаяся на Диске фоновая магия имела крайне высокий уровень и пользовалась любой возможностью вырваться в мир, волшебники были такими же могущественными, как чудесники, и строили башни на вершине каждого холма. А если и есть что-то, чего не может выносить по-настоящему могущественный волшебник, так это другой волшебник. Их инстинктивный подход к дипломатии был таковым: «бей правых, пока не полевеют; бей левых, пока не поправеют».

Это могло означать только одно. Ну хорошо, два. Три.

Всеобщую. Магическую. Войну. И в этой войне не было ни союзников, ни сторон, ни договорённостей, ни пощады, ни прекращения огня. Небеса извивались, моря кипели. Рёв и свист огненных шаров превратили ночь в день, но это никому не помешало, потому что образовавшиеся в результате облака чёрного дыма тут же превратили день обратно в ночь. Земля вздымалась и опадала, как перина в медовый месяц, и сама ткань пространства была завязана в многомерные узлы и выбита о плоский камень, лежащий возле реки Времени. К примеру, самым популярным заклинанием в то время был Временной Сжиматель Пелепела, который как-то раз привёл к тому, что примерно за пять минут возникла, эволюционировала, расселилась по всему миру, достигла расцвета и была уничтожена целая раса гигантских рептилий; только кости в земле остались, чтобы вводить в совершеннейшее заблуждение все последующие поколения. Деревья плавали, рыбы разгуливали по земле, а горы заходили в лавки за сигаретами. Существование было настолько изменчивым, что первым поступком любого предусмотрительного человека, проснувшегося утром, было пересчитать свои руки и ноги.

Все волшебники обладали примерно равной силой и жили в высоких башнях, надёжно защищённых заклинаниями, а это означало, что большинство магических снарядов рикошетом отлетали и попадали в обычных людей, которые пытались честно заработать себе на жизнь, возделывая то, что временно было почвой, и вели простую, добропорядочную (но довольно короткую) жизнь.

Однако сражения всё бушевали и бушевали, разбивая саму структуру упорядоченной вселенной, ослабляя стены реальности и угрожая опрокинуть всю шаткую конструкцию пространства и времени в темноту Подземельных Измерений…

Одна из легенд гласит, что в войны вмешались боги, но боги обычно не принимают участия в делах людей, если только это их не забавляет. Другая легенда — которую рассказали и занесли в свои книги сами волшебники, — говорит, что маги собрались вместе и по-дружески уладили свои разногласия, заботясь о благе человечества. Эта легенда была принята всеми за подлинное описание событий, хотя по сути своей она была столь же «правдоподобной», как свинцовый спасательный пояс.

Истину не так-то легко подчинить бумаге. В ванне истории истину труднее удержать, чем мыло, и гораздо сложнее найти…

* * *

— Так что же случилось? — спросила Канина.

— Неважно, — мрачно ответил Ринсвинд. — Всё вот-вот начнётся заново. Я это чувствую. У меня инстинкт. В этот мир поступает слишком много магии. Разразится ужасная война. И Диск слишком стар, чтобы ещё раз пережить её. Он чересчур изношен. На нас надвигаются гибель, темнота и разрушение. Близится Абокралипсис.

— По земле шествует Смерть, — услужливо подсказал Найджел.

— Что? — рявкнул Ринсвинд, приходя в ярость от того, что его перебили.

— Я говорю, по земле шествует Смерть, — повторил Найджел.

— Если по Земле, то я не против, — кивнул Ринсвинд. — Не знаю я этой «Земли». Но мне не хотелось, чтобы Смерть шествовал по Диску.

— Это только метафора, — попыталась успокоить его Канина.

— Много ты знаешь. Я с ним встречался.

— И какой он? — полюбопытствовал Найджел.

— Ну, если можно так выразиться…

— Да?

— В услугах парикмахера он точно не нуждается.

Солнце стало подвешенной к небу паяльной лампой, и единственное различие между песком и раскаленными докрасна углями заключалось в их цвете.

Сундук брёл по обжигающим барханам куда глаза глядят. На его крышке виднелись несколько быстро сохнущих пятен жёлтой слизи.