Цвет волшебства

— Я ничего не могу поделать! Это так легко — что-то изменить! — Он схватился за голову. — Мне достаточно только подумать! Я не могу здесь оставаться, всё, к чему я прикасаюсь, идет наперекосяк, это всё равно что пытаться спать на куче яиц! Этот мир слишком хрупок! Пожалуйста, посоветуй, что мне делать!

Библиотекарь несколько раз повернулся на ягодицах — верный признак глубокого раздумья.

Что именно он сказал, осталось неизвестным, но Койн улыбнулся, кивнул, пожал ему руку, а затем поднял руки ладонями вверх, описал вокруг себя круг и ступил в другой мир. В этом мире были озеро, далекие горы и несколько фазанов, которые с подозрением следили за Койном из-под деревьев. Это была магия, которую в конце концов узнают все чудесники.

Они не могут стать частью мира. Они просто надевают миры — на какое-то время.

Дойдя до середины лужайки, Койн обернулся и помахал библиотекарю. Тот ответил ему подбадривающим кивком.

Воздушный пузырь схлопнулся, и последний чудесник перешел из этого мира в собственный.

Хотя это и не имеет особого отношения к нашей истории, вам будет интересно узнать, что примерно в пяти сотнях миль от Университета небольшая стайка — или, в данном случае, скорее стадо — птиц осторожно пробиралась между деревьями. Головы у них были как у фламинго, туловища — как у гусей, а ноги — как у борцов сумо. Они шагали дергающейся, приседающей походкой, точно их головы были привязаны к ногам резинкой, и принадлежали к виду, уникальному даже среди фауны Диска. Эта уникальность заключалась в том, что главным средством их защиты была способность вызывать у хищника такой смех, что, пока он приходил в себя, птицы убегали.

Ринсвинд почувствовал бы смутное удовлетворение, узнав, что это и есть индеи.

Дела в «Залатанном Барабане» шли вяло. Прикованный к косяку тролль сидел в тенёчке и выковыривал кого-то из зубов.

Креозот тихонько напевал себе под нос. Он открыл для себя пиво, и ему не приходилось за него платить, поскольку расточаемые им комплименты — монета, редко употребляемая анкскими кавалерами, — оказывали потрясающее действие на дочь трактирщика. Это была крупная девушка, которая цветом кожи — и, если уж говорить прямо, фигурой тоже — напоминала невыпеченный хлеб. Она была заинтригована. Никто раньше не называл её груди усыпанными самоцветами дынями.

— Абсолютно, — проговорил сериф, мирно соскальзывая с лавки, — никакого сомнения.

«Либо такие большие, жёлтые, либо маленькие зелёные с толстыми пупырчатыми прожилками», — добродетельно добавил он про себя.

— А что насчет моих волос? — подбадривающе спросила она, втаскивая Креозота обратно за стол и заново наполняя его кружку.

— О-о, — наморщил лоб сериф. — Точно коза стад, что пасутся на горах склона Как-его-там, можешь не сомневаться. А что касается твоих ушей, — быстро продолжил он, — то ни одна розовая раковина из тех, что украшают собой покрытый поцелуями моря песок…

— Но чем же они так похожи на стадо коз? — поинтересовалась она.

Сериф замялся. Он всегда считал это сравнением одним из лучших. А теперь оно впервые столкнулось лоб в лоб со знаменитым анк-морпоркским буквальным пониманием сказанного. Как ни странно, он почувствовал, что это произвело на него некоторое впечатление.

— В смысле, по размеру, облику или запаху? — не унималась девушка.

— Думаю, — ответил сериф, — я, возможно, хотел сказать: «в точности не как казо стод»…

— А? — девушка придвинула кувшин к себе.

— И мне кажется, что, скорее всего, я не отказ'лся бы ище от одного стаканчика, — неразборчиво проговорил он. — А потом… потом… — Он искоса посмотрел на девушку и решился: — Ты хорошая рассказчица?

— Что?

Он облизнул внезапно пересохшие губы и прохрипел:

— Ну, много сказок ты знаешь?

— О да. Кучу.

— Кучу? — прошептал Креозот. Большинство его наложниц знали только одну или две.

— Сотни. А что, хочешь послушать какую-нибудь сказку?

— Прямо сейчас?

— Ну да. Посетителей сегодня немного.

«Наверное, я умер, — подумал Креозот. — Вот он, рай».

Он взял её за руку.

— Знаешь, — поделился он, — я уже лет сто не слышал хорошей сказки. Но мне бы не хотелось, чтобы ты делала что-то, что тебе не по душе.

Она похлопала его по руке. «Какой приятный старичок, — подумала она. — В особенности, если сравнивать с теми, что сюда частенько заходят».

— Есть одна сказка, которую рассказывала мне ещё моя бабушка. Я знаю её задом наперёд, — сообщила девушка.

Креозот отхлебнул пива и, ощущая приятное тепло, посмотрел на стену. «Сотни, — думал он. — И некоторые она знает задом наперёд».

Девушка откашлялась и напевным голосом, от которого сердце Креозота забилось как бешеное, начала:

— Жил-был человек, и было у него восемь сыновей…

Патриций сидел у окна и что-то писал. События последней пары недель были словно окутаны ватой, и это ему не очень-то нравилось.

Некоторое время назад слуга зажёг лампу, чтобы разогнать сумерки, и теперь вокруг неё кружило несколько ранних мошек. Патриций внимательно наблюдал за ними. По какой-то непонятной причине ему становилось не по себе в присутствии стекла, но сейчас не это беспокоило его больше всего.