Цвет волшебства

А беспокоило его неудержимое стремление слизнуть мошек языком.

Вафлз, задрав лапы, лежал у ног своего хозяина и лаял во сне.

По всему городу зажигались огни, но горгулий-водомётов, помогающих друг другу в долгом подъёме на крышу, ещё освещали последние лучи заката.

Библиотекарь следил за ними из открытой двери, философски почёсываясь. Потом он повернулся и закрыл дверь, оставляя ночь снаружи.

В библиотеке было тепло. В библиотеке всегда было тепло, поскольку рассеянная магия не только наполняла воздух сиянием, но и слегка подогревала его.

Библиотекарь одобрительно посмотрел на своих питомцев, сделал последний обход дремлющих полок, затащил одеяло под стол, съел вечерний банан и заснул. Постепенно библиотекой завладела тишина. Тишина обвилась вокруг остатков шляпы, сильно помятой, потрёпанной и обгоревшей по краям. Шляпы, которая с торжественностью была помещена на особое место в стенной нише. Как бы далеко ни зашёл волшебник, за своей шляпой он обязательно вернётся.

Тишина заполняла Университет, как воздух заполняет дыру. Ночь расплывалась по Диску, словно сливовый джем или, может, черничное варенье.

Но завтра будет утро. Утро всегда наступает.

Фауст Эрик

Пчелы Смерти крупны и черны, они гудят мрачно и грозно, и хранят свой мёд в сотах, белых, будто алтарные свечи. Их мёд чёрен, как ночь, тягуч, как грех, и сладок, как патока.

Всем известно, что если соединить вместе восемь цветов радуги, то получится белый цвет. Но, всяк видящий знает, чернота также состоит из восьми цветов, и ульи Смерти стоят посреди чёрной травы, в чёрном саду, под древними, усыпанными чёрными цветами деревьями, которые, какое-то время спустя, покроются яблоками, и яблоки эти… скажем так, красными они не будут.

Траву только-только выкосили. Коса, проделавшая эту работу, была прислонена к корявому стволу груши. Смерть проверял свои ульи, осторожно поднимая соты костлявыми пальцами.

Несколько пчёл раздраженно жужжали вокруг него. Подобно всем порядочным пчеловодам, Смерть носил на голове сетку. Не то чтобы пчелам было что или куда кусать, но иногда они залетали к нему в череп и бились там, причиняя жуткую головную боль.

Но только он поднял соты навстречу серому свету, сияющему над его маленьким мирком меж реальностями, как земля едва уловимо вздрогнула. В улье поднялся рассерженный гул, с соседней яблони слетел листочек. Легкий порыв ветра пронёсся через сад — это и было самое странное, ибо воздух в стране Смерти всегда остаётся тёплым и неподвижным.

На один очень краткий миг Смерти почудилось, будто до него донеслись лёгкий топоток бегущих ног и голос, твердящий… нет, скорее голос, думающий: «О чёрт, о чёрт, о чёрт, сейчас я умру, Умру, УМРУ!»

Смерть был почти самым старым существом (ну хорошо, антропоморфической сущностью) во вселенной, и его привычки и образ мыслей были таковыми, что простой смертный не мог даже надеяться их понять. Но вместе с тем Смерть был хорошим пчеловодом, и поэтому, прежде чем как-то отреагировать на происшедшее, он аккуратно убрал соты обратно в улей и закрыл его крышкой.

Затем Смерть пересёк тёмный сад, снял сетку, осторожно вытряхнул пару пчел, заблудившихся в глубинах черепа, вошёл в дом и проследовал к себе в кабинет.

В тот самый момент, когда он садился за стол, по саду пронесся ещё один порыв ветра, от которого задребезжали песочные жизнеизмерители на полках, а установленные в холле большие напольные часы с маятником на неуловимую долю мгновения прервали свою нескончаемую работу по разрезанию времени на удобоваримые кусочки.

Смерть вздохнул и сфокусировал свой взгляд.

Нет такого места, куда бы не мог отправиться Смерть, каким бы удалённым и опасным оно ни было. По сути дела, чем это место опаснее, тем больше вероятность, что Смерть его вскоре посетит.

И вот сейчас он пронизал своим взором туманы пространства и времени.

— А, — проговорил Смерть. — ЭТО ОПЯТЬ ОН.

В Анк-Морпорке, который в обычном своем состоянии был самым процветающим, самым шумным и, прежде всего, самым многолюдным городом на Плоском мире, стоял жаркий летний день. И лучам солнца удалось сделать то, чего не удалось бесчисленным захватчикам, нескольким гражданским войнам и закону о комендантском часе. Они принесли в город покой.

Собаки, тяжело дыша, лежали в обжигающей тени. Река Анк, которую, в принципе, никогда нельзя было назвать пенистой, сочилась между берегами так, словно от этой жары выдохлась окончательно. Улицы были пустыми и раскалёнными, как печные кирпичи.

Ещё никто из врагов не смог захватить Анк-Морпорк. Ну, формально-то они это проделывали, и не раз. Город радостно приветствовал сорящих деньгами завоевателей-варваров, но всего через несколько дней захватчики вдруг с недоумением обнаруживали, что их собственные лошади им уже не принадлежат. А ещё через пару месяцев недавние владельцы города превращались в очередное нацменьшинство со своей культурой настенных надписей и продовольственными магазинами.