Цвет жизни (СИ)

— Вот именно, ты даже не представляешь, как я устал быть невидимкой в ее глазах. Я больше не мог «любить» и «уважать» старшего брата, потому что так было нужно. Потому что иначе она меня совершенно не замечала. И даже когда она умирала, а я прилетел с ней попрощаться. Первое о чем она меня спросила: «А почему до сих пор не приехал Гриша?» Этим было все сказано.

— Но ведь Виктор Станиславович не усыновил его.

— Видимо какое-то внутреннее чутье останавливало его от этого. Отец не был дураком. Он видел, что творит мамин племянник.

— Но, тем не менее, Валентин, я знаю, что после аварии твой отец изменил завещание в пользу Григория.

Собеседник шумно втягивает воздух.

— Такое действительно случилось, отрицать не буду. В том завещании он оставлял мне некоторые материальные блага, но не бизнес.

— Ведь не завещание послужило последней каплей? — со страхом задаю я важный вопрос.

— Нет, Света, не завещание, — на лице Панкратова появляется горькая улыбка, — мой старший брат захотел оформить надо мной опеку. То есть признать меня через суд недееспособным и лишить того малого, что оставалось за мной согласно завещанию. Узнав о намерениях Григория, отец передумал увольнять меня с должности главы финского филиала и отправил в долгосрочный отпуск. А старшему сыну сказал, что уволил с целью, чтобы он оставил мысль об опекунстве.

— Я сегодня разговаривала с Аркадием Семеновичем. Это он помогал тебе?

— Он и еще некоторые сотрудники, — уклончиво отвечает Валентин.

— Что ты намерен делать? Раскроешь правду о том, что Григорий не имеет права претендовать на бизнес твоего отца?

Панкратов задумчиво выдыхает.

— Подобный скандал, может подорвать репутацию компании. Главное, чтобы об этом не додумался «малыш». Иначе он пойдет от обратного. Я отправил к нему «гонца» с мировым договором. Если откажется, то я сделаю публичное оглашение завещания, в котором говорится, что компанию отец оставляет мне. Будучи личным помощником Виктора Станиславовича, ты не могла не знать, что он переписал его незадолго до смерти.

— В самом деле? — удивляюсь я.

— Отец ведь общался с нотариусом в последний месяц?

Загружаю память.

— Да. Виктор Станиславович даже ездил к нему на семейный ужин.

— Ну вот. А ты говоришь семью и работу надо разделять.

— Я рада, что он изменил завещание. Так на что тебе нужна была эта неделя?

— На сбор доказательной базы, что мой брат, мне совсем не брат. Свидетели, документы и прочее, — мужчина подается чуть вперед. — Света, ты же не будешь на меня долго и сильно дуться за то, что я немного тебя обманывал.

— «Немного тебя обманывал»! Гениально! Нет, Панкратов, гореть тебе в аду! По крайней мере, расплатиться за трагикомедию тебе придется, — с долей шутки обещаю я.

— С удовольствием, — с готовностью заверил он, — ну вот, ты все знаешь обо мне.

— Нет, не все, Валентин.

— О чем ты еще хочешь услышать? — сдвигает брови Панкратов и меж них пролегает знакомая складочка.

— Я хочу знать, насколько ты хорошо видишь.

Глава 39

Глаза Панкратова лукаво сужаются. А я уже почти сожалею, что пошла ва-банк. Рука мужчины на полпути ко мне. Еще секунда, и подушечки его пальцев плавно движутся по моей щеке. Переходят на висок и заботливо заправляют тонкую прядку за ухо.

Его ладонь опускается на мою шею. Здесь его прикосновения совсем невесомые, легкие, будто дразнящие. Затем его пальцы теребят ворот моей блузки, словно оценивая материал. Я практически не дышу.

Валентин и не думает останавливаться, понимаю я это, когда, отогнув полу блузки, его пальцы медленно скользят по ее краю.

Господи! Пусть сейчас, что-нибудь случится! Зазвонит мой телефон, или в дом войдет охранник. Какой телефон?! Я ж его из-за звонков Григория Викторовича на бесшумный режим поставила! Бли-и-ин!

Между тем ничего «извне» не происходит, и только мой резкий выдох становится слышным нам обоим. На долю секунды Панкратов опускает взгляд, а когда его копья-ресницы взмахивают вверх, не могу не заметить перемену в его глазах. В сознании рождается разумное действие — отстраниться, а на язык мозг отправляет текст вчерашнего обещания, но…

— Я же про… — окончание моих слов Валентин поглощает губами. Я невольно прикрываю глаза.

Чувствую в груди мини-взрыв восторженных эмоций. Я рада снова ощущать прикосновения его теплых и мягких губ на своих губах. Его ладони деликатно легли на мои ушки и шею, тем самым ненавязчиво зафиксировав положение головы. Хитрюга! Нет сопротивления — нет дискомфорта и боли.

На поцелуй вскоре отзывается мое тело. Низ живота наполняет желание, что я инстинктивно сдвигаю ноги.

После долгого и волнующего поцелуя, мы решаем продышаться. Мужчина прижимается своим лбом к моему, нежно водя подушечками больших пальцев по моим щекам, предлагает:

— Пойдем ко мне. Я же чувствую, что ты тоже хочешь.

Вместо ответа цепляюсь руками за его предплечья.

— Ты стесняешься, словно тебе семнадцать, — Валентин улыбается уголком рта.

— В семнадцать я об этом даже не думала. Экзамены учила. Вот.

— Только не анализируй! — прерывисто дыша, запрещает мне он.