Цвет жизни

Что касается Рут, то с ней я знаю, что могу задавать глупые вопросы белой девушки и что она мне ответит, не осуждая за невежественность. И если я вдруг задену ее чувства, она так и скажет. Я вспоминаю, как она объясняла мне разницу между волосами волнами и завивкой или как спрашивала меня про загар и насколько быстро обгоревшая на солнце кожа начинает слазить. Это и есть разница между танцами на хрупкой скорлупе отдаленного знакомства и погружением в вязкую пучину отношений. Это не всегда происходит идеально, это не всегда приятно, но, поскольку отношения коренятся в прошлом, необходимо.

— Вы удивили меня сегодня, — признается Рут.

Я смеюсь:

— Потому что я правда хороша в своем деле?

— Нет. Потому что половина заданных вами вопросов имела отношение к цвету кожи. — Она встречает мой взгляд. — И это после того, как вы так долго меня убеждали, что на суде подобного не бывает.

— И не бывает, — прямо говорю я. — Дождитесь понедельника, когда начнется суд, тогда все будет по-другому.

— Так вы разрешите мне выступить? — уточняет Рут. — Потому что я должна сказать от себя.

— Обещаю. — Я ставлю бокал на стол. — Рут, вы же знаете: то, что мы делаем вид, будто расизм не имеет ничего общего с вашим делом, вовсе не означает, что мы не знаем о его существовании.

— Тогда зачем притворяться?

— Потому что это и есть работа юристов. Я зарабатываю на жизнь ложью. Если бы я думала, что это поможет вас оправдать, я могла бы сказать присяжным, что Дэвис Бауэр — оборотень. И если бы они в это поверили, позор им.

Она смотрит мне в глаза:

— Это отвлечение внимания. Это клоун, кривляющийся у тебя перед лицом, чтобы ты не заметила ловких манипуляций у него за спиной.

Странно слышать подобное описание моей работы, но оно не лишено смысла.

— В таком случае, я думаю, мы можем выпить, чтобы забыть об этом. — Я поднимаю свой бокал.

Рут наконец отпивает вина.

— Во всем мире не хватит пино нуар, чтобы забыть.

Я провожу большим пальцем по краю своей коктейльной салфетки.

— Как вы думаете, расизм когда-нибудь перестанет существовать?

— Нет, потому что для этого белым придется принять равноправие. Кто согласится разрушить систему, которая делает его особенным?

Кровь приливает к моему лицу. Она говорит обо мне? Она полагает, что я не противлюсь системе, потому что мне лично есть что терять?

— Хотя, — размышляет Рут, — может, я и ошибаюсь.

Я поднимаю бокал и чокаюсь с ней.

— За первые шаги, — говорю я.

После еще одного дня допросов мы собираем нашу дюжину присяжных плюс двух заместителей. Выходные я провожу дома в кабинете за подготовкой к открытию прения сторон в понедельник и покидаю его только в воскресенье днем, чтобы встретиться с неонатологом. Мика познакомился с Айвеном Келли-Гарсия на первом курсе во время занятий по органической химии, когда — в середине семестра — Айвен примчался на экзамен в костюме гигантского хот-дога за полчаса до окончания, схватил задание и в конце концов получил отличную оценку. Накануне отмечался Хеллоуин, он вырубился пьяный в женском клубе и проснулся с осознанием того, что все его врачебное будущее летит коту под хвост. Айвен не только стал партнером Мики в изучении органической химии, но и поступил в Гарвардскую медицинскую школу и стал одним из лучших неонатологов штата.

Он счастлив встретиться с Микой через столько лет и, по крайней мере внешне, не менее счастлив познакомиться с его безумной женой-адвокатшей и одной очень вспыльчивой четырехлетней девочкой, которую лучше было не будить после того, как она задремала в машине. Айвен живет в Уэстпорте, штат Коннектикут, в солидном доме колониального стиля с женой, которая умудряется приготовить для нас домашние гуакамоле и сальсу после пятнадцатимильной утренней пробежки. Детей они пока не завели, зато у них есть огромная бернская овчарка, которая сейчас либо нянчит Виолетту, либо зализывает ее до смерти.

— Вот посмотри на нас, братан, — говорит Айвен. — Женаты. Устроены. Трезвенники. А помнишь, как мы заторчали от кислоты и я решил залезть на дерево, но забыл, что боюсь высоты?

Я смотрю на Мику:

— Ты торчал от кислоты?

— Ты, наверное, ей и о Швеции не рассказывал? — предполагает Айвен.

— О Швеции? — Я перевожу взгляд с одного мужчины на другого.

— Конус молчания, — говорит Айвен. — Кодекс братана.

Представив себе Мику — который любит носить выглаженные боксеры — в образе братана, я едва не прыскаю со смеху.

— Моя жена занимается своим первым делом об убийстве, — плавно переходит к делу Мика, — так что заранее прошу прощения, если она засыплет тебя вопросами.

Я шепчу ему:

— О кислоте и Швеции мы поговорим позже. — И с улыбкой обращаюсь к Айвену. — Я надеюсь, вы поможете мне разобраться со скринингом новорожденных.