Цвет жизни

— Ну, я бы предпочел, чтобы ты взялась за его дело, а не присоединилась к нему за решеткой.

— К ней, — поправляю я. — Это Рут Джефферсон. Та медсестра. Ее случай не идет у меня из головы.

Даже когда клиент совершает что-то противозаконное, я испытываю к нему сочувствие. Я могу признать, что был сделан плохой выбор, но все же верю в правосудие, если все имеют одинаковые права перед системой, и именно поэтому занимаюсь своей работой.

Но с Рут что-то не складывается.

Неожиданно в ванную врывается Виолетта. Мика подтягивает полотенце, намотанное вокруг талии, я завязываю халат.

— Мамочка, папочка, — говорит она, — сегодня я Минни.

Она сжимает в ручках плюшевую Минни-Маус. И действительно, она уже успела надеть юбку в горошек, желтые кеды, красный топик и длинные белые перчатки из своего детского гардероба. Я смотрю на нее, недоумевая, как объяснить, что в школу нельзя идти в топике.

— Минни — падшая женщина, — указывает Мика. — Я хочу сказать, прошло уже лет семьдесят. Микки уже давно должен был жениться на ней.

— Что такое падшая женщина? — спрашивает Виолетта.

Я целую Мику и воркую нежным голосом:

— Я тебя убью.

— А-а, — отвечает он, — так вот почему ты собралась в тюрьму.

В офисе у нас есть телевизор с маленьким экраном, он стоит между кофемашиной и открывалкой для консервов. Его наличие вызвано профессиональной необходимостью из-за освещения в прессе некоторых наших клиентов. Но по утрам до суда он обычно настроен на «Доброе утро, Америка». Эд одержим гардеробом Лары Спенсер, а для меня Джордж Стефанопулос — это идеальное воплощение пронырливого репортера с потрясающей внешностью. На экране проходят гипотетические президентские выборы с натравливанием одних кандидатов на других, Говард заваривает свежий кофе, а Эд рассказывает об ужине с родственниками жены. Теща до сих пор называет его именем бывшего мужа его жены, хоть они и женаты уже девять лет.

— И вот на этот раз, — говорит Эд, — она спросила меня, как много туалетной бумаги я использую.

— Что ты ей ответил?

— Достаточно, — говорит Эд.

— Зачем вообще ей это знать?

— Она сказала, что они пытаются экономить, — ответил Эд. — У них фиксированный доход. Заметьте, они по три раза в месяц на выходных ездят в Фоксвудс[26], но теперь мы, видите ли, будем экономить на «Чармин».

— Да, мудро, — ухмыляюсь я и указываю на телевизор. — Вы это видели?

Робин Робертс берет интервью у дородного средних лет рыжеволосого мужчины, чье стихотворение было включено в престижный литературный сборник… но только после того, как он представил его с японским псевдонимом.

— Его отвергали тридцать пять раз, — говорит мужчина. — Поэтому я решил, что на меня, может быть, обратили бы больше внимания, если бы мое имя было…

— Поколоритнее? — предлагает Робертс.

Эд фыркает:

— Как будто у них нет новостей поважнее.

Позади меня Говард роняет ложку. Она звякает в раковине.

— Да что на него смотреть? — спрашивает Эд.

— Дело в том, что это ложь, — говорю я. — Он — белый страховой агент, воспользовавшийся чужой культурой, чтобы заработать пять минут славы.

— Если бы это было так просто, у нас каждый год публиковались бы стихи сотен японских поэтов. Понятно, что он написал что-то хорошее. Почему никто не говорит об этом?

Через комнату для отдыха проносится Гарри Блатт, мой босс, полы мокрого плаща бьют его по ногам.

— Ненавижу дождь, — бурчит он. — Почему я не переехал в Аризону?

Поздоровавшись таким образом, он хватает чашку кофе и прячется в своем кабинете.

Я следую за ним, тихо стучу в закрытую дверь.

Когда я вхожу, Гарри развешивает пропитанный влагой плащ.

— Что? — спрашивает он.

— Помните дело, которое я заслушивала? Рут Джефферсон.

— Проституция?

— Нет, она медсестра из Мерси-Вест-Хейвена. Я могу его взять?

Он устраивается за столом.

— А-а, да. Мертвый ребенок.

Не дождавшись продолжения, я неуверенно пытаюсь заполнить пустоту.

— Я уже почти пять лет практикую. И я чувствую какую-то внутреннюю связь с этим делом. Я бы хотела попробовать им заняться.

— Это убийство, — говорит Гарри.

— Знаю. Но я правда думаю, что как государственный адвокат лучше других подхожу для этого случая, — говорю я. — И вам же все равно рано или поздно придется дать мне уголовку. — Я улыбаюсь. — Предлагаю раньше.

Гарри ворчит. Это лучше, чем «нет».

— Ну, было бы, конечно, неплохо освободить серьезного защитника для больших дел. Но поскольку вы новичок, я поставлю вам в пару Эда.

Лучше бы со мной за одним столом сидел неандерталец.

Погодите.

— Я и сама справлюсь, — говорю я Гарри.

И только после того, как он кивает, я замечаю, что не дышу.

Я считаю часы и заслушивания обвинений, которые мне приходится высиживать, до того момента, когда у меня наконец появляется возможность поехать в женскую тюрьму. Стоя в пробке, я думаю, с чего начать разговор, чтобы Рут доверилась мне. Раньше я не вела дел об убийствах, но у меня за плечами десятки дел о наркотиках, хулиганстве и домашнем насилии.

— Это не первое мое родео, — говорю я зеркалу заднего вида и морщусь.

— Для меня большая честь представлять вас.