Цвета дня

Она рассмеялась, и Вилли почувствовал облегчение: это было несерьезно. Может, они даже и не переспят. Гарантье чувствовал, как его ладони становятся влажными, и это наполняло его отвращением: не из-за самого пота, а из-за того, что он волновался. Он принял вид настолько достойный и отрешенный, насколько это было возможно: сцена и вправду была возмутительной; Энн застыла перед незнакомцем, вдобавок ко всему вечером, во время карнавала, и чувствовалось, хотя это еще и не было видно, что они уже держатся за руки, — ладно еще, когда подобные вещи происходят в каком-нибудь балете Дягилева, но в жизни. Это и в самом деле было верхом дурного вкуса. В этой сцене присутствовало все, даже маленькая цветочница, которая стояла сбоку от них в своей ниццианской шляпке и протягивала букет. Теперь они оживленно разговаривали, и Вилли бросил на Га-рантье отчаянный взгляд; он рухнул за столик, — воротник пальто приподнят, свистящее дыхание, — стараясь улыбаться и как можно больше походить на Вилли Боше: на него с любопытством поглядывали, и единственным выходом было притвориться, что находишь это естественным, чтобы заставить всех думать, будто речь идет об общем друге. Когда Энн и Вилли вошли в кафе, Сопрано не смог удержаться от изумленного жеста, и теперь он наблюдал за встречей округлившимися глазами. Барон, похоже, тоже не мог оторвать взгляда от этой пары, но, вероятно, это оказалось лишь совпадением; он не пошевелился, просто повернулся всем телом в их сторону. Ренье взял букетик фиалок и протянул его Энн; она поднесла его к лицу, а Гарантье скривился и отвернулся, и даже Вилли не смог удержаться от усмешки перед банальной вульгарностью этого жеста. В облаках конфетти Сопрано встал, допил диво, поставил бокал на столик и сдвинул на затылок панаму.

— Подождем их на улице, — решил он. — Я всегда говорю: будь верен работодателю!

Его спутник резко кивнул в знак согласия, и, похоже, Сопрано это очень удивило: но, вероятно, это был всего лишь трупный рефлекс или икота, и барон остался абсолютно прям и безучастен в своем сером котелке — денди до мозга костей. Сопрано повел его к двери, нежно поддерживая под руку; он жестом останавливал молодых людей, пытавшихся бросить горстку конфетти в лицо барону, и произносил своим торопливым, чуть хриплым голосом:

— Permesso... Он очен крупкий… Очен крупкий!

Так ему удалось вывести барона на улицу без ущерба, если не считать нескольких гипсовых крупинок на лице. Кафе все больше наполнялось людьми, и Вилли выгибал шею, стараясь не потерять Энн из виду, и сохранял при этом как можно более небрежную мину под взглядом теснившихся вокруг него поклонников.

— Идемте, — сказал Ренье. — Выйдем отсюда. Здесь слишком людно.

Она, похоже, замялась, бросила на него почти умоляющий взгляд, и они оба, пусть это было глупо и комично, чувствовали, что так не делается, что необходима какая-то оправдательная причина, какой-то предлог: они еще ощущали вокруг себя путы мира, враждебного к тем, кто пытается ускользнуть от него, — и он заплатил дань приличиям, быстро проговорив едва различимым и прерывающимся от волнения голосом:

— Потому что я знаю одно место, откуда можно увидеть всю процессию, не рискуя быть сбитым с ног.

— Я не одна, — сказала она и тут же добавила, чтобы успокоить его: — Вообще-то я имею в виду отца.

— Который из них ваш отец? Надеюсь, оба?

— Оба, — быстро произнесла она тихим голосом, как будто тайком пожала ему руку.

Резко и вызывающе тряхнув копной волос, она оставила его и направилась к Вилли в другой конец зала. Подходя, она еще улыбалась, и Вилли сорвал с ее губ не предназначавшуюся ему улыбку. Он церемонно встал.

— Не ждите меня, — сказала она. — Встретимся в гостинице.

Вилли поцеловал ей руки. Он сделал это в совершенно отцовской и чуть снисходительной манере, не став склоняться сам, а поднеся руки Энн к своим губам.

— Какой взгляд, дорогая! Я счастлив, что в вас это есть. Не сомневаюсь, вы сделаете прекрасную карьеру. Очень красивая сцена: в лучших традициях немого кино. У самой Греты Гарбо не получилось бы лучше. Вы так потрясли своего отца, что ему пришлось целиком уйти в созерцание картинки на календаре — по-моему, это «Ангелус» Милле, — а для того, кто знаком с его художественными вкусами, очевидно, что раз уж он дошел до такой крайности, значит, ему, вероятно, пришлось выбирать между «Ангелус» и еще более оскорбительной картиной… В завершение два маленьких замечания. Во-первых, будьте осторожны в выборе отеля. Помните о моей репутации. В Ницце найдется добрая дюжина журналистов, которые только этого и ждут… Кстати, в котором часу вы хотите принять ванну завтра утром?