— Вон горы! Там и стройте себе заводы, и без того на камне ничего не родится. Тогда и мы придем к вам строить! А нашу землю не троньте!
— Да, но здесь есть вода и железная дорога, — возразил инженер и, недолго думая, добавил: — Перед интересами государства село должно поступиться.
— Ах, так? — выскочила вперед Игна Сыботинова, статная женщина с энергичным лицом и черными, жесткими, как лошадиный хвост, волосами. — Значит, село пусть вымрет, чтоб жили вы, городские! Мы, крестьяне, должны подыхать, чтоб размножались вы, рабочий класс! Гробокопатель ты, вот кто!
Не думая, что затронет самое больное место, инженер откровенно и просто сказал:
— Таков закон развития, товарищ! К тому идем. Крестьян переплавим в рабочих! Вместо семидесяти пяти процентов крестьян будет семьдесят пять процентов рабочих!
— Мы же не сало, чтобы перетапливать нас на мыло и выжарки. Времена Гитлера прошли!
— Такова платформа… социализма. Сельская Болгария должна превратиться в индустриальную!
— Боже мой! Вы слышали? Этот человек — убийца! — крик Игны резанул по сердцам и всколыхнул толпу.
И пока Туча сдержанно увещевал прибывших: «Уходите. Прошу вас, уходите, чтобы избежать нежелательных последствий!», в воздухе просвистел огромный ком земли и так ухнул инженера по спине, что тот пошатнулся и чуть не полетел в ров. «На! На! Турецкий паша! Мы и за Цвету тебе заплатим!» И комья земли, как град, посыпались на землекопов.
— Вот вам завод! Вот вам сто процентов рабочих!
Рабочие прикрывались лопатами, как щитами, прятались во рву, но крестьяне яростно наступали. Их натруженные руки хватали комья земли и швыряли ими в рабочих. Словно осколки снарядов, сыпались на головы людей куски дерна. Земля превратилась в оружие. Такого «сражения» не приходилось видеть ни крестьянам, ни рабочим. Запахло свежевспаханной землей. Земля не хотела знать, кто ее потревожил: тракторы или крепкие крестьянские руки. Она издавала свой древний, сладкий запах, напоминая о севе. От свежих комьев шел пар, который землепашцы обычно вдыхают с надеждой и благоговением. А сейчас, в разгаре битвы за спасение земли, этот пар походил на пороховой дым.
Туча, ошарашенный случившимся, размахивал руками, кричал, но уже было поздно — никто его не замечал и не слушал. Председатель потерял власть над людьми. Казалось, еще немного, и рабочих зароют живьем в том рву, который они выкопали, но тут перед крестьянами встала молодая учительница Мара. Она водила школьников на опытный участок собирать орехи.
— Стойте! Что вы делаете? — сказала она тихим голосом, а ее лицо было белым — бело, точно знамя парламентеров.
Дети, у которых не только руки, но и лица были измазаны ореховым соком, обступили свою учительницу и, запустив руки в мешочки с орехами, побрякивали ими, будто патронами.
Битва прекратилась. Три-четыре, кома земли гулко ударили в железо лопат, как последние пули. Инженер видел, как молодая девушка с большими черными глазами, в которых мерцали тревожные огоньки, подошла к толпе и стала обезоруживать крестьян одного за другим, как комья земли выпадали из медленно разжимающихся корявых пальцев и рассыпались. Некоторые хватались за кирки и лопаты, готовые ринуться в атаку с этим трофейным оружием. Но учительница с детьми мужественно стояла впереди толпы, и никто не решался сделать первый шаг.
— Идите себе, ребята, с миром! Мы знаем, что вы не виноваты… — Туча вынул большой носовой платок и, стряхнув с него пыль, старательно вытер пот с лица. Он не ожидал того, что случилось.
Расстроенные, обескураженные рабочие, будто освобожденные узники, тронулись за обсыпанным с головы до ног землей инженером. Орешчане не ушли с поля до тех пор, пока поезд не умчал рабочих прочь. Молча засыпали ров, аккуратно накрыли его большими квадратами свежего зеленого дерна, словно кусками половика, и притоптали, чтобы после дождя снова буйно разрослась трава и залатала прорехи.
Только после этого клубок стал разматываться в сторону села.
Бай Дафин все эти дни неусыпно стоял на посту, как часовой. Только где ему было уберечь Цветины луга! Тучу вызвали в город, и в тот же день на станцию прибыла большая группа рабочих, выгрузили первую партию землеройных машин. Сторож, спрятавшись в лесу, с мукой смотрел, как огромные машины безжалостно утюжили мягкую отаву, как кромсали зеленое покрывало Цветиных лугов.
— А я даже детям не разрешал мяч погонять! И для чего берег, зачем старался?
Его пожелтевшее лицо сливалось с желтизной осенней листвы, и казалось, что оно облеплено сморщенными листьями.
2
Воскресный день, словно назло орешчанам, выдался солнечным. А им хотелось, чтобы шел дождь, залило водой вырытые рвы и строители не смогли заложить фундамент. Им казалось, что сама земля не потерпит такого надругательства и из ее недр хлынет вода… А то, может, река поднимется и зальет все.