Цветной Дозор

Илья вздохнул и покосился на Андрея. Тот замялся, вертя в руках бутылочку колы и глядя на особенно толстую жабу. Посмотрел на Семена – тот пожал плечами и кивнул.

– Несколько месяцев назад я получил задание инициировать Светлую волшебницу, – неохотно заговорил Андрей. – Как минимум – ввести в Сумрак и передать под опеку местного отделения. Как максимум – убедить переехать в Москву, пройти обучение и начать работу в Дозоре. – Андрей помолчал и неохотно выдавил: – Задание я провалил.

– Ты не мог… – вступился Илья.

– Да конечно, не мог! – огрызнулся Андрей. – И тогда, с Саушкиным, не мог, и сейчас… – Заметив, что бангкокские коллеги неприятно удивлены, он взял себя в руки и сбавил тон. – У моей подопечной произошел… У человека это назвали бы психотическим срывом. Оказалось, что она не только умеет входить в Сумрак, но и владеет какими-то боевыми заклинаниями, видимо, собственного изобретения: моя защита против них не сработала. В общем, отделала меня так, что еле восстановился.

– Так-так, – кивнула Роти. – И как это, по-вашему, связано с убийством?

– А так, что, во-первых, она находится здесь. Во-вторых, явно воспринимает все связанное с Сумраком и Иными как однозначное зло. И, в-третьих, крайне агрессивна и склонна к спонтанным, неконтролируемым выплескам Силы.

– Подтверждаю, – кивнул Илья, – девчонка очень сильна. И в принципе могла напортачить. Она на Семена чуть не напала…

До сих пор молчавший Чанг удивленно хохотнул, но Семен качнул головой:

– Кстати, не смешно бы было. Помять могла изрядно…

– Тебя?! – опешил Андрей.

– Меня, меня… Нервы у нее, кстати, ни к черту, с одной фразы завелась.

– Ты извини, Семен, но с такой фразы кто угодно бы завелся, – фыркнул Илья. – Девочка хочет рисовать и путешествовать. Парни ее не особо пока интересуют: в гендерные игры играть скучно, а по-другому вокруг не умеют. Семью заводить тем более в ближайшее время не собирается. И тут какой-то неприятный дядька говорит: все, что ты делаешь, – не важно, почему делаешь – не важно, это только подготовка к рождению детей, старайся, девочка. Кто бы не взбесился? После таких высказываний подростки идут и голой жопой на бетон садятся, исключительно из чувства противоречия. Я тебе еще тогда говорил: переигрываешь.

– Да, увлекся, – легко согласился Семен. – Так что…

– Она в шесть лет нож в родную тетку воткнула, – напомнил Андрей.

– Да, но она думала, что ее тетенька – робот, – возразил Семен. – Я с этой дамой работал – и тоже, знаешь ли, засомневался…

– И где сейчас эта милая девушка? – спросила внимательно слушающая русских коллег Роти.

– Ест червяков, – ухмыльнулся Андрей.

* * *

Бирманка в лоскутной шапке-воронке, какую мог бы носить Железный Дровосек, подавшийся в хиппи, подошла к Тави. Искательно заглянула в отрешенное лицо, заскребла палочкой по ребристой спине деревянной лягушки, извлекая громкий, ни на что не похожий звук. Он вывел девушку из ступора. Вежливо улыбнувшись, Тави покачала головой, и разочарованная бирманка, по-утиному переваливаясь, пошла дальше, придерживая лоток с сувенирами, висящий на круглом животе.

Сильно кружилась голова, и асфальт под ногами казался хрупким и неустойчивым, как тонкая корка, застывшая на поверхности бездонного болота. Органы чувств по-прежнему отказывались работать: все казалось приглушенным, смазанным, тусклым. Несколько месяцев Настя строила жизнь исходя из того, что ее поступок невозможно простить. Что она достойна лишь одного – наказания. Что, поддаваясь слабости и позволяя себе хоть какую-то радость, она делает убийство еще более чудовищным. Каждая минута, прожитая без чувства вины, – новое преступление, совершенное по трусости и слабости. Каждый час, проведенный в забытьи вместо раскаяния, нуждается в оправдании и компенсации.

Так считала хорошая девочка Настя. Но, на ее счастье, существовала еще и забывчивая эльфийка Тави, у которой жажда жизни оказалась сильнее совести. И Настя, которая тоже очень хотела жить, но считала, что не имеет на это права, построила вокруг себя свинцовый бункер и выбросила ключи.

И вот в один миг выяснилось, что сам исходный посыл был неверен. Шок оказался слишком велик, и Настя совершенно потеряла почву под ногами. Очень хотелось позвонить маме – просто услышать ее голос, спросить, как дела, послушать о выходках кота Мухтара и гнусной сибирской погоде. Настя даже вытащила телефон, но сообразила, что место для звонка неподходящее: маму она не расслышит, а самой придется орать, и выйдет не разговор, а чепуха какая-то.

Она с недоумением выплюнула что-то гладкое и жесткое, присела на бордюр между стойкой с холщовыми торбами и щитом, зазывающим обзавестись тысячей разноцветных косичек. Огляделась, пытаясь сообразить, куда ее занесло и что она здесь делает. Во рту было мучнисто-жирное, на зубах похрустывало. В руках у себя Настя обнаружила прозрачный пакетик с какой-то жареной мелочью. Уже подозревая неладное, она встала и подошла к хорошо освещенному входу в турагентство.