Цветные миры

— Но я и так уже в тюрьме, ибо не вправе разговаривать, не вправе размышлять, не вправе рассчитывать на продвижение по службе! Я не смею жениться по своему выбору и иметь детей! Подумаешь, тюрьма! Да какой еще тюрьмы вам надо, черт возьми?.. Прошу прощения, сэр, я забылся! Но я рад, что мы с вами поговорили на эту тему. Ну, до свидания! У меня дела в школе.

Проводив его взглядом, Мансарт сказал:

— Вся беда таких молодых людей заключается не в том, что их мысли — далеко не абсолютная истина, а в том, что они фанатично убеждены в своей правоте и не желают менять своих взглядов. Итак, теперь перед нами стоит очень важная задача — воспитывать наших детей не как своеобразную, обособленную от всего мира группу, а как его неотъемлемую часть. Мы должны организовать дело так, чтобы обеспечить нашим детям нормальное школьное обучение, чтобы школы располагали опытными педагогами, которые руководствуются в своей деятельности высокими идеалами, чтобы они обладали пригодными помещениями и необходимым инвентарем. Наш долг — неустанно выявлять и разоблачать любые нарушения принципа равноправия и справедливого отношения к каждому ребенку. Мы обязаны давать своим детям — и дома, и в общественных учреждениях — все то, что не попадает в поле зрения объединенной школы или ею искажается. Это будет нелегкая работа, друзья мои! Она потребует времени и денег, и многие, очень многие из нас лишатся своих мест. Время тяжелых испытаний для нас не окончилось, вернее, оно начинается заново.

— Должны ли мы в таком случае стремиться к коммунизму, господин ректор?

— Нам, конечно, следует выяснить, что в действительности представляет собой коммунизм и что ему только приписывается; что он в состоянии совершить и чего не может, и одновременно узнать, что не способен или не желает осуществить капитализм. Во всяком случае, мы должны всеми силами бороться против любых преступлений, закулисных сделок, обмана и воровства, если даже все эти преступления — разные незаконные сделки, жульничество и хищения — именуются «частным предпринимательством». И, конечно, должны добиваться права на труд и сносную жизнь для всех, если даже это и называется коммунизмом!

Группа педагогов постепенно разошлась. Один из них сказал на ухо другому:

— Сдается мне, старику в самый раз уйти на покой.

Джордж Уокер, зашедший в учительскую во время беседы и скромно сидевший в глубине комнаты, теперь, радостно улыбаясь, подошел к Мансарту. Он был старым другом ректора, хотя и не виделся с ним уже пятнадцать лет. Уокер был красивый, хорошо сложенный мулат со светло-желтой кожей, общительный и веселый по натуре. Вместе с тем он был прямодушным, подчас даже чересчур откровенным человеком, так как не желал, чтобы кто-нибудь мог подумать, что он боится правды, как бы неприятна она ни была для него самого и для других. Мансарт познакомился с Уокером в то время, когда тот возглавлял студенческую стачку протеста против проявлений белого шовинизма в крупном негритянском колледже. Уокер оказался одновременно и победителем, и побежденным. Он одержал победу, так как белый подхалим-ректор был снят, но он и проиграл, потому что белые власти осудили его «дерзость» и отказались предоставить ему работу. Для Уокера это было горьким разочарованием, подорвавшим его веру в свои силы. Боролся он бескорыстно, как настоящий рыцарь без страха и упрека. Однако вместо заслуженной награды за справедливый поступок его ждало наказание. С тех пор к борьбе за правое дело Уокер стал относиться равнодушно и цинично. В течение ряда лет он преподавал в небольших, жалких школах, влачивших нищенское существование на грошовые подачки богачей.

После кризиса он помогал налаживать на Юге деятельность Бюро справедливого найма на работу. В этот период Мансарт не раз заставал Уокера чинно беседующим за одним столом с теми белыми южанами предпринимателями, которых он пытался убедить — не рассчитывая на их честность, — что добросовестный наем негров на работу принесет им более высокие доходы, чем обычная политика обмана.

И вот теперь пятнадцать лет спустя Уокер снова пришел навестить своего старого друга и наставника. Он поседел и выглядел старше своих лет, но в его взгляде все еще проскальзывала ирония и молодой задор, и он по-прежнему умел смотреть правде в глаза.