Цветные миры

Джин невольно вспомнила, как в прошлом и попечители и педагоги частенько намекали на то, что хорошо обеспеченные дети Мансарта будут только рады материально поддерживать его в старости. Но что они скажут, когда им станет известно, что скудная пенсия отца предназначается для двоих, а не для одного, да и вообще как они отнесутся к его браку? Джин не забыла той насмешливой улыбки, с какой взглянул на нее Дуглас, когда она ответила ему отказом на его предложение выйти за него замуж. Захочет ли он теперь помогать отцу, чтобы тот мог жить по-прежнему, приобретать книги, путешествовать? И сможет ли сама она жить на деньги Дугласа, если даже они и будут ей предложены? Что скажет также Ревелс, защищавший ее в суде так бесстрашно и с таким достоинством? И даже Соджорнер?

Между тем планы самой Джин тоже осложнились. Работа на фабрике оказалась нелегкой; она не только утомляла Джин физически, но — хуже того — подавляла духовно своим унылым однообразием, необходимостью снова и снова повторять один и те же механические движения — час за часом, изо дня в день. Для бесед и пропаганды оставалось совсем мало времени. Все фабричные работницы были крайне изумлены; наступил как раз период весенней горячки, когда после зимнего сокращения производства началась отчаянная гонка, необходимо было заготовить материалы по тем образцам, какие отобрал к летнему сезону в самый последний момент модельер фирмы «Миледи». Фабрика работала круглые сутки, нормы выработки были повышены, темпы работы ускорены. По всей стране на текстильных предприятиях было занято теперь на пятьсот тысяч детей больше, чем десять лет тому назад; сейчас на каждые одиннадцать малолетних приходился один работающий на производстве, тогда как раньше работал один из двадцати трех. Это было еще одно последствие войны.

Джин работала и в канцелярии профсоюза — она шла туда после рабочего дня, а также в выходные и праздничные дни. Однако такая двойная нагрузка оказалась для нее непосильной; в конце концов здоровье Джин сдало, и она месяц пролежала в постели. Вернуться на фабрику она уже не могла. Тогда Джин перешла на работу в канцелярию профсоюза текстильщиков на полную ставку, которой ей едва хватало на пропитание. О своих затруднениях она ничего не написала Мануэлу, отказавшись также от встреч с ним в Атланте, ранее ими намеченных. В оправдание своего отказа она была вынуждена сослаться на причину, о которой ей было крайне неприятно говорить:

«Мой начальник, председатель профсоюза Скроггс, и его дружески расположенная ко мне жена знают, что я цветная, и согласны с тем, что негры и белые со временем должны объединиться в одном профсоюзе. Но никто из моих товарищей по работе даже не подозревают о моей «расе», и случайное раскрытие этого факта могло бы повредить стачке, которую мы намечаем на будущую весну».

К этой стачке руководство профсоюза готовилось уже давно и очень тщательно. Большинство членов профсоюза еще никогда не участвовало в забастовках. Они испытывали безотчетный страх перед могущественными и богатыми предпринимателями. Зарплата и условия труда их не удовлетворяли, но все же лучше было иметь хоть это, чем ничего. Текстильщики опасались стачки, считая, что негры только и ждут момента, чтобы стать на их место.

Но руководители профсоюза понимали, что до тех пор, пока рабочие довольствуются тем, что им дают, их зарплата будет оставаться на низком уровне и в дальнейшем еще больше понизится, условия же труда станут тяжелее. Наступило самое подходящее время для борьбы. Так в конце концов было принято решение начать стачку. Объявить о ней предполагалось на исходе зимы, в «мертвый» сезон, с тем чтобы поставить под угрозу работу в период всеобщей спешки при выполнении весенних заказов торговых предприятий.