Цветные рассказы. Том 2

«Наверное, это непорядочно само по себе, как и то, что я об этом пишу, но так уж вышло – я Вами дышу. И ничего тут уже не поделаешь». И его второе «я» сказало ему, что за этой женщиной оно, то есть второе «я», готово пойти хоть на край света. Потом он представился. Борис Николаевич Романов-Тер-Петросян. Да-да – представитель царского дома Романовых и одновременно потомок славного революционера времен Великой Октябрьской Революции и Гражданской войны, самого легендарного Камо. Написал, что он – будущий светоч математики. Что он по соотношению частот звуков в музыкальных интервалах научился определять выразительность звуков и те чувства, которые они вызывают у людей, то есть научился «измерить алгеброй гармонию». И что он, конечно, может оказать Евгении неоценимую помощь в освоении ее ремесла, помочь достигнуть максимального эффекта при выборе репертуара на строгой математической основе и, естественно, легко достичь вершин славы. И что они, конечно, обязательно встретятся, если не сейчас, то в будущем, когда его будут считать вторым Эйнштейном, а может быть, даже и первым Романовым-Тер-Петросяном. Но лучше бы сейчас, «было бы неплохо, если бы Вы сочли возможным обсудить со мной в ближайшее время все перечисленные выше вопросы, желательно в утвердительной форме». Боб опять дал свой адрес и телефон, а назначать точную дату встречи почему-то не стал. Она позвонит, и мы договоримся, решил он. И завершил письмо: «При сем, с уважением и любовью». Боб долго думал, прежде чем уснуть, представлял свое свидание с Женей Горбенко, о том, как при встрече она грустно опустит глаза, а он расскажет о том, что его родители очень дружили с Шостаковичем. Но потом их разлучила война. Мать была с сестрами в эвакуации, отец воевал и дошел до Берлина, а Шостакович остался в осажденном Ленинграде, написал и исполнил гениальную седьмую (Ленинградскую) симфонию. А после войны они снова встретились и выпили за Победу. Расскажет, что лично хорошо знаком с Мравинским, и когда Мравинский выходит перед концертом приветствовать публику, он, Боб, встает и машет ему рукой, а Мравинский отдельно его приветствует. А однажды даже сказал: «Это исполнение 7-ой симфонии Шостаковича я посвящаю моему лучшему другу Борису Романову-Тер-Петросяну».

День третий

Наутро Боб забежал на почту и бросил письмо. Подошел к Диане, нет ли заказной корреспонденции для него. Она смотрела свою картотеку, а Боб подумал: грудь совсем маленькая, а как выглядит зажигательно. «Нет, для вас опять ничего нет».

Весь этот день Боб ходил по выставкам. Долго бродил по залам Ленинградского отделения Союза художников на Герцена. Ему понравились работы ленинградских мэтров Мыльникова и Загонека. Потом посетил залы корпуса Бенуа Русского музея. Вечером – концерт в Малом зале Филармонии.

Первое отделение – концерт «живого» Шнитке. Автор сам дирижировал при исполнении своих произведений. «Старше меня всего ничего, лет десять, наверное, а уже живой классик», – думал Боб. Музыка понравилась.

Еще до окончания отделения концерта Боб сбегал за цветами, и когда маэстро раскланивался, без стеснения поднялся на сцену и преподнес букет. Когда вручал цветы, шепнул на ухо музыканту: «Альфред, большой вам привет от моего отца Крылова-Романова, да-да, вы не ошиблись, того самого Крылова, который скрыт вместе с двумя другими авторами под апокрифом Кукрыниксы. Он большой поклонник вашего таланта». Музыкант немного опешил, а Боб обернулся в зал и громко произнес хорошо поставленным голосом: «Цветы от Кукрыниксов, боровшихся с немецко-фашистскими захватчиками пером и кистью». Зал разразился овациями. Боб скромно поклонился и спустился со сцены в зал.

В перерыв Боба окружили зрители, в основном – бабушки и студенты. Да-да, как это ни странно, но именно художники открыли музыкальный талант этого человека. Да, мы живем в Москве. Отец очень хотел побывать на концерте любимого композитора. Он считает, что за ним большое будущее. Нет, он не смог приехать. Он сейчас, вместе с Михаилом Куприяновым и Николаем Соколовым на выставке в ГДР. Моего отца зовут Порфирием, я – Борис Порфирьевич. Отец попросил меня приехать в Ленинград и лично вручить цветы маэстро.