Цветочек аленький (СИ)

Царевич разговор свой начинает с просьбы, о которой поразмыслить стоит. Просит помощи в высылке брата своего Святослава из Киева, да отстранения Ольги — архонта земель русских, от дел княжества. Взамен предлагает веру единую принять, да посеять зерна ее по всей Руси. За то, конечно, Папа* похвалит, да только стоит ли его похвала дел тех, что сделать предстоит?

Ольга давно, говорить не желая, влияние Византии на Русь слабит. Сын ее о войнах грезит, как окрепнет с мечом к нам придет. А желанье престола византийского союз брачный с Русью закрепить, отвергла Ольга, хоть и мягко, как у правителей принято, но все одно досадно. Роман, сынок взбалмошный, то, конечно, возрадовался, тому, что жена старая из племени варварского его стороной обошла, нашел себе бабу продажную, да супругой сделать желает. Тьфу! Эх, коли окрестить Улеба, да с девкой брюхатой его обвенчать, Рим доволен будет — князь на Руси христианин, да еще и при наследнике. Гляди, Византия договоры давние укрепить сможет, да поддержкой заручится. Опять же, царевич молодой мнение грека слушать станет, а уж мы ему с теплотой отеческой в делах поможем, так как нам нужно будет. Но поддержку оказать? У Ольги армия многотысячная, а Византия лишь сотню-другую дать и может, что бы себя благоденствиями не ослабить. Хотя коли обещаний раздать, да от Рима поддержки просить? Может и выйдет толк!

Не нравится Улебу император византийский — Константин. В глаза вроде смотрит, улыбается, а как глянешь искоса, все нос не довольно морщит. Толи от дум своих, толь от брезгливости, что посему видно к вновь прибывшим испытывает.

— Негоже то, сыну не законному на власть надежду иметь, — говорит, наконец, Багрянородный. — Боюсь, не одобрит Рим деяний таких, а коли ты веру в Бога единого примешь, законам церкви подчиняться придется.

— Не сыну жены четвертой о законах рода судить. — Улеб стенания императора обрывает. — Тебе подумать надобно, а нам с дороги продохнуть. Утром о делах говорить будем, ныне почтем за честь отобедать за твоим столом, да прилечь в палатах дворцовых.

Слова княжича хоть грубы, да почтения лишены, но суть их ясна. Улеб ясно понять дает, что происхождение Константина со всеми подробностями постыдными известно ему и коли придется, будет князь новгородский царю византийскому напоминать об этом в моменты самые не подходящие. В споры бесполезные не вступая, Константин слугам указ дает, гостей на ночлег расположить, да столы приготовить. Сам же, в зал тронный отправляется, где поглаживая золоченные спинки кресел царских думает, что коли бы матушка его — Зоя, не стала царю любовницей, тогда когда он уж трех жен, церковью благословленных, имел, а по раньше, глядишь супругой бы ему стала не только лишь на словах, но и в глазах всего мира цивилизованного. Тогда бы и он — Константин стал ребенком законным, а не признанным милостью отцовской. Хотя поклон царю старому, так как коли б не нарек Лев сына своего Багрянородным, что значит рожденный в зале багряном, где лишь императрицы рожали, то каждый варвар усомниться бы мог, достоин ли Константин трона этого с подлокотниками золоченными.

Но стоит ли грустить по событиям дней минувших, коли ныне перемены такие грядут. Сам княжич русский в дворец императорский пожаловал, помощи прося, а значит не о прошлом горьком думать надо, а о будущем, что светом в жизни его стать может.

За столом император все больше отмалчивается, изредка о пути и трудностях в дороге спрашивая. Посему видно, думает, как бы Улеба обмануть, свое взяв, лишнего не дать. Сам же княжич о том же мыслит. Как поддержкой заручится, да в зависимость не попасть. Так и расходятся с головами тяжелыми, да мыслями разными.

В покоях Улеба Слада дожидается, лицом побелевшая, дорогой утомленная. Лишь бы путь назад осилила, на сносях уж будет, когда в Новгород вернутся, да не разродилась бы раньше времени.

— Маетно мне. — Княжич признается. — Помыслы императора, как день ясный, издалека видать. Надежду имеет, что молод да глуп я, а, значит, обмануть труда не составит. Ты, Сладушка, походи, послушай, о чем кумушки местные сплетничают, да служки по углам треплются, глядишь толковое чего услышишь.

Кто как не жена опора мужская, ведь коли тылы крепки да надежны, то и в бой идти не так боязно. Старики говорят, что место женское на два шага позади мужа, да только молодцы не верно слова те толкуют. Не оттого жена за спиной стоит, что мужик важнее, а затем, что б когда падать любимый станет, подхватить его успеть. Слада истину эту хорошо разумела и, хоть от рожденья всегда глуповата была, мудрость бабью с молоком матери впитала. И покуда муж ее названный почивает сном беспокойным, Слада, бессонницей маясь, по дворцу царскому гулять отправиляется, нос любопытный в каждую дверь засовывая. Кто бы спросил, зачем делает она это, не смогла бы ответить женщина, но с упорством ослицы, морковь увидавшей, дело свое продолжает.