С тем и прощаются. Слада юбки мокрые подобрав на восток уходит, стараясь не думать, что судьба ей уготовила. С каждым шагом сделанным, гонит прочь свои мысли женщина, что в голове роем пчелиным жужжат, на боли телесной сосредоточиться не давая. Каждый локоть пути пройденного, отдаляет ее от жизни той, к которой за год последний привыкла. Уходит Услада от мужа любимого, что лишь улыбкой одной душу успокаивал. Оставляет за спиной благополучие то, когда в шелках, на постели из льна беленого спать ложишься. Прощается с человеком, что погибнуть ей не дав, с корабля вытащил, своей жизнью возможно за деяние это поплатившись. И лишь об одном мечтает Услада, что не "прощай", а "до встречи" говорит она жизни прошлой, и как знать, даст бог, еще свидятся.
К полудню на тропу у подножья леса женщина выбирается. Платье уж высохло давно, солнцем жарким обожжённое. Ноги трусит, как у лошади загнанной, в ушах шумит, а во рту привкус соли, которой в море вдосталь наглоталась, нёбо высушивает. Коли не дитя, за жизнь которого, она Слада, ответ пред Родом держит, давно бы замертво пала. Тут же за тонкую нить сознания здравого хватается, хотя силы еще у брега покинули. Понимает девушка — не дойти ей до града. Пить охота, так, что голову мутит, еще и тошнота подкатывает, голодным стоном в животе отдавая. Совсем надежду утеряв, как в мираже перестук копыт слышит. Горячей волной страх подступает, неужто догнали вороги? Да неужели напрасны все муки, что терпела, с корабля убегая. По сторонам глазами девушка рыщет, спасенье ища. Да вот как назло, ни деревца чахлого, ни куста какого, где схоронится можно, окрест не видать. Отчаянье волнами подступает, грудину в тиски сжимая. Прощается Слада с солнцем ясным, да с ребеночком не рожденным. Но вот из-за горки повозка выезжает старая, мужичком дряхлым ведомая. Лошадь та, что телегу тянет под стать погонщику своему, вся крива да неказиста, и посему видно, помирать ей уж годков десять как пора, а она все из вредности бегает. Дочь кузнеца, счастью своему не веря, на колени пред повозкой падает, руки к небу простирая.
— Постой, батенька, не брось в беде деву, чадо ждущую.
— Тпруу. — Мужичок лошадку останавливает, слеповато щурясь, на девушку смотрит. — Ты что же милая тут одна делаешь? Да не лежи ты на земле пузом. Забирайся скорей. — Дедушка, подняться приглашая, по облучке ладошкой хлопает.
Напившись воды, что ямщик подает, Слада рассказ свой начинает. Все, как Лют велел, описывает, причитаниями рассказ свой перемежать не забывая. Казалось женщине, что во век уснуть не сможет, после ужасов пережитых, но мерной поступью кобылы колченогой убаюканная, смежает веки уставшие, беспокойным сном забываясь. И блазнится девушке, что не было страхов и печалей в днях прожитых, лишь радость, которую муж с верхом дарил. Будто не сбегала она из дома отчего, а как дедами завещано, рука об руку с князем новгородским Ладе кланялась, да у Рода благословенья просила. Снится Сладе, как мать плачет, в сарафане свадебном дочь увидать, и как отец горделиво головой соседям кивает, мол смотрите какого мужика девочка привела. Чем тяжек сон счастливый? Наверно пробуждением, что из грез потаенных с головой в омут реальности окунает. Разлепив веки не послушные, замечает Слада, что солнце уж полдень миновав, к вечеру клонится.
К городу на закате прибывают. Услада, от мыслей горестных отвлекаясь, с любопытством Сурож разглядывает. Уж сколько градов за год последний повидала, а все диву дается, до чего же похожи меж собой улицы, избами деревянными, а порой и землянками кособокими утыканные. Как угрюмы и не приветливы крестьяне, работой утомленные, да грязны и веселы их дети, горестей жизни взрослой не ведающие. И Сурож похож на города другие, покуда по верх смотришь, но стоит приглядеться и ясно становится, что все же разнится он с поселениями, в которых Сладе бывать приходилось. От ворот массивных, что путников в град пропускают, к центру Сурожа ведет дорожка, золотым песком посыпанная, да так ладно, что глаз не отвести от блеска песчинок, в закатном солнце переливающихся. В каждой избе у околицы, аль на крыше просмоленной, сети сохнут, словно знамя, вещающее о том, что море людей здесь кормит. Чем ближе к дому гончарному подъезжают, тем сильнее рыбой и солью в воздухе веет, близость порта предвещая. От запаха того, у Слады живот спазмом стягивает, коль не было б брюхо пустым, наверняка еду бы выкинуло.
Рассказ невестки новоявленной внимательно выслушав, гончар Ерема в недовольстве губы поджимает, виданное ли дело, на закате лета нахлебницу новую привечать. Но хоть и не рад мужик прибытию рта лишнего, но в избу пускает, да ужином стылым потчует.