Цветочек аленький (СИ)

Тронный зал византийского царства, поражает своим размахом. Пол уложен мозаичной фреской, что причудливо кусочками собираясь, лица царей, некогда правящих землями этими отображает. К центру зала, где послов принимают, немного левее стоит древо из позолоты, на ветвях у которого, вот же диво дивное, чинно птицы гнездятся из бронзы. Чудные птахи, словно желая, спорить со своими живыми сестрицами, песни чирикают ладно, да у каждой свой звук выходит, оттого, в переливчатом гомоне, словно в байке калики музыка родится. Сразу за древом не обычным тронное кресло стоит из меди, златом подбитое, сделано так, что глазу не видно есть ли под ним подставка какая, али силой ведовской зачарованное, парит оно в воздухе, законам земным не подчиняясь. С каждого бока от кресла имперского — львы неизвестного сплава, словно ожив по велению правителя, пасти свои широко открывают, хвостами о пол не довольно постукивая.*

Ольга от роскоши глаза округляет: кто же тот мастер, что сделал все это? Вот диво то, неужели людская рука может создать то, что, казалось, лишь богам и подвластно. С силой собравшись, уверенным шагом, да по сторонам не глазеть стараясь, ступает к имперскому месту княгиня, будто не трогают разум ее чудеса, что вокруг творятся.

Кивком головы Константина встречая, здравья желает, да дворец скупо хвалит, словно скряга купец, что злато свое сберегает, Ольга слова лишнего говорить не хочет. После любезностей, что в любом разговоре, перед делом положены, к цели своей разговор приводит.

— Долго я думала, да все же решилась. Как известно тебе, Царь Великий, язычница я, дочь язычников, жена язычника, да сын мой тоже многобожник. Но слушая речи твои духовности полные, уверовала, что есть единый Бог, с ним и желаю жить дальше. Не откажи в милости император Константин сын Льва. Окрести меня по правилам вашим и канонам, да сделай дочерью своей во Христе.

Тишина, что в зале настает, лишь последнее слово камнем тяжелым на пол падает, осязаемой становится. И чудится, что коли нарушить немоту эту, разобьется воздух в зале, тысячью осколками замок покрыв.

Не отказывают в милости такой, вот и царь отказать не сумевши, крестит Ольгу — княгиню русскую, Еленой в святцах нарекая. В этот раз к храму божьему дорогих гостей ведут дорогой короткой, и уж с большими почестями, чем сыну княжескому оказаны были, посвящают Ольгу в таинство крещения. А в наставники духовные, что б вопросы спорные решать, да веру в сердце поддерживать, сомненья в истинности слова божьего разрушая, Константин княгине священника Григория отряжает. Мужика ушлого, да в Бога верующего, тогда когда им же и прикрыться удобно. Тот, конечно, желаньем в земли дикие, языческие, к варварам ехать не желает, но отказать царю своему не осмеливается. Что Ольга в крещение свои цели преследует, Григорий сразу смекает, но злато в кошеле холщовом позвякивающее, из рук княгини полученное, на корню правдолюбие в нем искореняет.

Из неизвестных и, наверняка, не существующих дневников

Императора Константина Багрянородного.

Странен и скорей не добр день был, когда явилась пред очи мои Княгиня Киевская Хельга во второй раз. Лишь взглядом мазнув по чудесам тем, что гордость за народ мой в душу вселяет, будто и не было необычного ничего в птицах механических, которые чирикают, будто самим творцом созданы, приступила к делу без оды похвальной, мастеру их создавшему. Вновь забыв, а, может, нарочито не желая, поклон сделать, попросила Хельга окрестить ее, да стать отцом ей пред Богом. Сначала возрадовался я тому, что вера наша в Русь просочится, сперва ручейком тоненьким, а там, глядишь, и рекой полноводной. Да только, понятно мне вдруг стало, чем вызвано желанье то. Допреж, полусловом обмолвился, что честь государству нашему была б, коль во главе империи, такая царица встала. Жена моя — Елена Лакапина, дочь царя-узурпатора, что меня малолетнего, да политикой не интересующегося, от власти отодвинул, не по праву трон византийский заняв, многим в Царьграде костью в горле встала. Потому, обузу такую, от дел государственных отстранили бы, не поморщившись, лишь намеком смел бы выдать желание на трон византийский царицу русскую усадить. И на том многолетние стычки, между нами совсем бы уладились. Русь уже не врагом, но другом преданным Византии стала бы. Но княгиня, вот же шельма хитрая! Умней оказалась, окрестилась, отцом во Христе меня сделавши, и теперь уж женой мне стать ей закон божий не позволит. Обвела вокруг пальца, как детей не разумных, ум такой уваженье вселяет. Об одном сожалею ныне, что не то государство женщину эту родило, с такой царицей Византия воспрянула бы!

С Византией прощаясь, грузят русские дары на корабли мощные, к отплытью готовясь. Всю долгую зиму провели они гостями при дворе греческом, по тому в дорогу с особой радостью снаряжаются. И каждому свое грезится. Кто о встрече с женой да детишками мечтает, а кто о том, как, чарку хмеля испив, дочь мельника к сеновалу утащит. У каждого свое счастье, оттого и разные люди, но так друг на друга похожи.