Цветочек. Маска треснула. Том 2 (СИ)

Наряд был великолепен. Но взгляд Дейны постоянно возвращался к более строгой одежде из тёмно-зелёного сашаха.

– Господин, может, всё-таки… – нерешительно пробормотала женщина.

– Я надену его, – наагалей прищурился в сторону облюбованного хранительницей наряда, – если ты наденешь это.

И решительно отодвинул стойку с развешенной на ней одеждой в сторону, открывая взору ещё одну – с женским платьем.

Рот Дейны искривился, а глаза расширились.

В пол опускалась точная копия платья Инан, которое она имела несчастье одолжить, а потом – вот подлинная беда! – оставить в гардеробной наагалея. Тёмно-красное, почти чёрное, с разрезами до середины бедра с обеих сторон и с глубочайшим декольте.

Пошито, естественно, из сашаха. И без какой-либо, хотя бы скромненькой нижней рубашечки.

Дейна тряхнула головой, выбрасывая из мыслей липкий образ «праздничного» платья. Конечно, пришлось смириться с изумрудно-синим нарядом, но она не могла до конца отказаться от продуманного образа и хотела воплотить его хотя бы в венке из синих гортензий.

– Синие гортензии, – Вилена присела рядом с цветами и, сгрузив горшок на землю, нежно погладила тяжёлые соцветия, – символ таинственности и загадочности.

Дейна знала это. Таинственность и загадочность. Очень подходило наагалею.

– А также нежности и искренности.

– Дейна, мы наагалею ищем цветы? – усомнился Арреш.

Та нехорошо на него зыркнула.

– Госпожа, вы знаете, что это переменчивый цветок? Сегодня он может быть синим, а потом станет розовым или сиреневым.

– Ему, – убедился Арреш.

– Даже цветы у него не такие, какими кажутся, – Вилена увлечённо рассказывала, осторожно касаясь пальчиком соцветий. – Видите вот эти маленькие шарики в центре? Это и есть настоящие, ещё не распустившиеся цветы гортензии. Они крохотные и очень нежные, – садовница улыбнулась. – А вот вся эта красота на самом деле не цветы, не лепестки, а чашечка, на которой сидит цветок. Занимательно, правда? За ними не видно настоящего цветка.

Дейна сглотнула. Если, идя в оранжерею, она ещё сомневалась в выборе, то теперь не могла представить на голове наагалея иных цветов. Гортензии дивно ему подходили. Загадочные, переменчивые, скрывающие свою настоящую суть за роскошно-прекрасным убором.

– Вы точно хотите именно их? – садовница посмотрела на Дейну.

– Да. Нужно подготовить венок к балу и доставить в покои наагалея Ссадаши.

Улыбка садовницы почему-то померкла, и она удивлённо повторила:

– Ссадаши?

– Вы его знаете? – тоже удивилась Дейна.

– Что? О, нет! Просто имя… знакомое, – садовница посмотрела на цветок.

– А, я вспомнил! – неожиданно взревел Оршош, глядя на белые лепестки. – Всё смотрел, никак не мог понять, что за цветок. Это же ссадишей! Только, – наг хохотнул, – ссадишей всех ссадишеев. Такого лохматого я никогда не видел.

– Ценнейший экземпляр! – Вилена горделиво выпятила грудь, чем заслужила три пары благосклонных взглядов. – Приходится с собой носить, чтобы не стащили. А то, – она перешла на заговорщический шёпот, – хранитель оранжереи на него засматривается.

– В Шаашидаше имя «Ссадаши» обережное, – объяснил Арреш Дейне. – Считается, что ссадишеи отпугивают злых духов, вот их именем и называют детей. Только, – наг перешёл на шёпот, – дядя так и не сменил детское имя до становления наагалеем и остался Ссадаши.

Вечное дитя. Дейна вспомнил, как посчитала наагалея обречённым на вечное детство, и растерянно заморгала. Родители наагалея дали ему обережное имя, наверное, они очень боялись за него. Любили… Образ нага подёрнулся дымкой и вновь обрёл чёткость, но стал неуловимо иным, словно Дейна нечаянно сдёрнула с него вуаль.

Каждый раз, когда она узнавала что-то новое о наагалее, он немного изменялся. Его образ становился глубже, ближе. Даже появлялось смелое ощущение, что она проникает в саму душу наагалея.

– Гортензии очень влаголюбивы, поэтому венок принесут прямо перед самым началом торжества. Иначе повянет, – Вилена поднялась и отряхнула юбку. – Вас это устроит, госпожа?

– Да.

– Дейна, ты где? – раздался резкий недовольный оклик, и полог из лиан и мха дрогнул, приподнимаясь.

Ссадаши не стал заползать на лужайку, так и замер под приподнятым растительным пологом, исподлобья смотря красными глазами на хранительницу. Казалось, раздражённый наг больше никого, кроме неё, не видит.