В один из дней в начале лета я шёл из Дома книги на Арбат. Поднявшись из подземного перехода у «Новоарбатского», я неожиданно услышал своё имя, а спустя мгновение увидел батюшку. Оказалось – он заходил в посольство, расположенное где-то в приарбатских переулках, за визой, но там был перерыв, и отец Александр направился в Дом книги. Мы пошли вместе. Взглянув мельком на новые книги в историческом, философском и литературном отделах, он направился к прилавкам с антиквариатом и остановился около одного из них, где лежали богословские исследования. Почти каждой книге он давал краткую характеристику. А четвертью часа позже он с таким же великолепным знанием материала говорил о книгах религиозно-философской библиотеки Музея Бердяева, просматривая их, – ещё оставалось время до открытия посольства, и мы зашли в редакцию журнала «Общественные науки», где тогда помещалась дирекция музея. Я приготовил кофе, угощал батюшку печеньем и сушками. Разговаривали о Лосеве, который жил в том же доме, о предстоящей поездке отца Александра.
Женщины, сотрудницы редакции, узнав, кто находится в моей комнате, слёзно просили предупредить их перед его уходом, чтобы «хоть взглянуть» на знаменитого человека. Так что уход протоиерея из «Общественных наук» отчасти напоминал военный парад…
…Однажды мы проезжали памятник Лермонтову у Красных ворот. Батюшка заметил:
– Отче, напишите обо всём этом!
Юрий Глазов
У отца Александра была отличная библиотека. Он её ценил, собирал всю жизнь, но и легко давал читать книги из неё. Для меня навсегда остались священными воспоминания о тех часах, когда мы, ещё засветло или включив уютную зелёную лампу, усаживались в его кабинете на втором этаже семхозовского дома – с массой развешанных кругом и трогающих душу фотографий, с неизменной горкой писем на столе. Кругом стояли заветные книги в розоватых или тёмных переплётах, которые хотелось тут же открыть, читать, не отходя от стола, не выходя из этого уютного и спокойного уголка, где всё напоминало о русской старине, о моём любимом ХIХ веке. Тут веял дух Чаадаева и братьев Киреевских, Хомякова и Соловьёва, Карсавина и Мережковского, но не скрывал отец Александр и своих антипатий: для Константина Леонтьева и Василия Розанова на его полках не оставалось места – владельцу библиотеки не нравилось их отношение к евреям.[89]
Епископ Григорий (Михнов-Вайтенко)
«В начале было Слово». В самом начале действительно было слово. Ваше слово, напечатанное на хорошей, «заграничной» бумаге. «Тамиздат» – это всегда немного тревожно, всегда немного адреналин. «Сын Человеческий», книга о Христе. Уже прочитано что-то на эту тему, что-то где-то проговорено, что может добавить ещё один автор? Пусть даже это автор «ну, тот, тот самый, тот, который…» Ну, тот. Мало ли тех…
Но книга настораживает. В книге есть нечто тревожное и непонятное. Вместе с грохотом шагов римских легионеров автор передает нечто, не определяемое простым набором действий и ощущений. Это нечто поселяется где-то глубоко в подкорке и живёт там самостоятельно и до времени неприметно, пока не взрывается в один прекрасный день твёрдым и осознанным решением принять крещение не где-нибудь, а именно у автора тех самых строк. Эммануил Светлов – отец Александр Мень.
Ирина Дьякова
Я крестилась на Пасху 1975 года. Этому событию предшествовало знакомство с молодыми московскими православными (я жила тогда в Киеве), которые и организовали моё крещение. Ещё в процессе подготовки я слышала о замечательном священнике Александре Мене – и от московских друзей, и от старенького отца Николая Педашенко, моего первого духовника, с которым меня познакомили за несколько месяцев до крещения. В самый же день крещения моя восприемница Наталья Костомарова подарила мне книгу Андрея Боголюбова (один из псевдонимов отца Александра) «Сын Человеческий», изданную бельгийским издательством «Жизнь с Богом». Я с интересом её прочла, хотя она оставила у меня некое чувство неудовлетворённости – к тому времени я прочла уже не только Евангелие, но и несколько богословских книжек, полученных мною от всё тех же московских друзей. Мне показалось, что автор «Сына Человеческого», при всём обилии интересного исторического материала, слишком упрощённо представляет евангельские события, даже не упоминая многие чудеса, совершённые Иисусом Христом; историзм в ней преобладал над богословием.