Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря

Зимой 1990 года отец Александр поделился со мной: «Словарь в целом закончен. Написать бы детскую Библию… И тогда – можно умирать». А в мае он получил от московского издательства заказ на переложение Евангелия для детей. И летом написал его, успел закончить… 9 сентября, в день гибели, редактор привезла ему договор на эту книгу…

Что писал он в последние дни, запершись в кабинете? Что-то спешное, возможно, предисловие к «Таинство, Слово, Образ» – книга вот-вот уходила в набор. Об этом мы уже никогда не узнаем… Он взял рукопись с собой, она была у него в портфеле… Впрочем, может быть, и всплывёт когда-нибудь. Всплыли же сейчас дневники Михаила Булгакова, проданные издателю Госбезопасностью – «антикварной конторой», в которой наверняка осталось ещё немало редких рукописей.

Анастасия Зорина

Если батюшка заставал кого-то из нас за книгой, всегда поинтересуется, что за книга, и тут же начнёт рассказывать о ней или об авторе. Конечно, его знания приводили нас в восторг. Не верилось, что человек может так много знать! Случалось, что, просыпаясь утром, мы находили на стуле стопку книг, которых не было накануне. Это он сам отбирал для нас то, что считал полезным.

Однажды перед сном, лёжа в постельках, мы лакомились ягодами, которые собрали специально для такой вот ночной пирушки. Слышим шаги и тихий стук в дверь: «Девчонки, вы ещё не спите?» Его голос. Нам было и страшно – за ягоды – и весело. Он сел у открытого окошка, зажёг маленькую лампу и стал читать чудесного Льюиса.

С его голоса я помню Жюля Верна и Рэя Брэдбери. Брэдбери он читал, пожалуй, чаще других. Читал он так, что захватывающая история в тот момент была единственной реальностью. Ни открытого окна, ни комнаты, ни самого отца Александра не было рядом, а только какой-нибудь загадочный инопланетный мир. И его тихий и сильный голос.

Александр Ильинский

По семейной традиции меня решили сделать музыкантом. И я стал ходить к Нине Фортунатовой на занятия по сольфеджио и музлитературе. Ученик из меня был никудышный. Но музыка! Номера из «Страстей по Матфею» Баха, «Мессии» Генделя, строгий вид Листа в монашеской мантии стали родными и дорогими. «Камо грядеши» и «Крестоносцы» Сенкевича будили подростковое воображение.

Как-то раз Нина дала мне книгу «Сын Человеческий» некоего Э. Светлова. И я, подготовленный проповедью Евангелия через музыку, погрузился в книгу с головой. Неужели в Евангелии всё так, как написал этот Светлов? Открыв евангелиста Матфея, я тут же споткнулся на бесконечном перечне имён в начале первой главы. «Нудятина какая-то», – подумал я и отложил Евангелие. Но автор «Сына Человеческого» продолжал вести за собой. Вскоре я решил открыть другого евангелиста, Луку. И – зачитался. Даже переписал его (целиком!) в несколько альбомов для фотографий, оформив репродукциями икон и мастеров итальянского Возрождения. Так началось моё плавание по страницам Священного Писания. За «Сыном Человеческим» пошли книги всё того же Светлова: «У врат молчания», «Дионис, Логос, Судьба», «На пороге Нового Завета»… Лишь в семнадцать лет я понял, что автор этих захватывающих книг и улыбающийся священник с фотографии на пианино Нины Фортунатовой – одно и то же лицо, и зовут его Александр Мень.

Владимир Илюшенко

Если говорить о книгах отца Александра, то это, конечно, огонь, но не мерцающий, а пылающий в сосуде. Его книги, его мысль, его культура – это стихия огня. Но эта стихия укрощена, гармонизирована.

Что ещё отличает книги отца Александра? Простота. Но это простота обманчивая, это простота после сложности, вбирающая в себя сложность, бездонная простота. Кстати, слова Христа, записанные евангелистами, они ведь очень просты – по видимости. Но для постижения этих простых слов требуются огромные духовные усилия. Кто может сказать, что он это полностью усвоил – не только принял умозрительно, но пережил внутренне, возвысился до сути этих слов? Таких людей единицы, и они сами о себе не посмели бы этого сказать.

Отец Александр был пропитан этими словами, а точнее, Словом (с прописной буквы), Логосом, Христом. И это сообщало его собственным словам неслыханную простоту.

Священник Стефан Каприо

Когда отец Александр погиб, я жил уже в России и даже был одним из первых, кто прикоснулся к его телу. После этого я думал, как лучше сохранить и распространить его наследие. Его книги очень специфичны, они написаны для России семидесятых – восьмидесятых годов. И, как специалист по богословию и библеистике, он был убедителен, но я бы не сказал, что оригинален или гениален. Он очень хороший популяризатор христианской культуры, Библии, истории религий. Хотя, конечно, такого плана литературы на Западе существует много. Но его личное свидетельство, особенно его мученическая смерть, придаёт этим книгам особую ценность. Поэтому я был рад, что их перевели на западные языки. И благодарен тем людям, которые этим занимались.

Алексей Козлов