Цветок Америки

Жак Адальберт и Куртемон в унынии вернулись в особняк Дюмонслен. Новость ничуть не удивила Жозефа. И Жанну, которая пришла позже. Она вместе с Деодатом посетила кладбище Сен-Северен, чтобы помолиться на могиле Бартелеми де Бовуа, потом нанесла визит Гийоме, который встретил ее с такой радостью, что у нее защемило сердце. Сын птичницы, обязанный, как и его, сестра, всем своим благополучием Жанне, представил ей жену и троих детей, старшему из которых исполнилось пятнадцать. Он предложил гостям пирожки с орехами и вино.

Внезапно она вновь увидела свое прошлое. Прилавок на улице Монтань-Сент-Женевьев, перед Корнуэльским коллежем, Матье, Вийона, Агнессу Сорель… Ее глаза увлажнились.

– Здесь я когда-то жила, – сказала она Деодату.

Он посмотрел на дом, как и мать, взволнованный.

Эхо слов «когда-то» еще звучало в голове Жанны.

Гийоме познакомил ее с сыном Донки, носившим то же имя. Верный ослик окончил свои дни, как она и желала, в деревне – точнее, в замке Ла-Дульсад, у Итье. Она погладила его потомка, и из глаз у нее брызнули слезы.

– Столько воспоминаний, правда? – прошептал Гийоме.

Она кивнула.

– Можно вас обнять? – спросил Гийоме.

Жанна раскрыла ему объятия. Неужели она так настрадалась, подумалось ей, что утешением для нее стал поцелуй бывшего работника?

Она забыла о своей печали, узнав о неудаче Жака Адальберта. Но в глубине души радовалась, что король отправил ее внука восвояси. Она была дочерью моряка, бедного Мэтью Пэрриша, и часто вспоминала отцовские проклятия «синей стерве». Жак Адальберт море видел лишь в Генуе, да и то с берега. А затевает экспедицию за Геркулесовы столбы, подумать только! Однако ее встревожила фраза, брошенная в досаде молодым человеком:

– Значит, мне надо поступить на службу к испанцам, чтобы принять участие в предстоящем плавании этого Колумба.

Жанна и Жозеф вдвоем принялись отговаривать его. Он не моряк и не знает языка, так что испанцы вряд ли окажут ему теплый прием.

– Коли на месте сидеть, так ничего и не добьешься, – возразил Жак Адальберт. – Испанцы рискнули, потому и преуспели.

Деодат смотрел на них сверкающими глазами. Было ясно, что дядя и племянник, между которыми было всего два года разницы, устремились бы на первый же баркас, снаряженный для плавания за Геркулесовы столбы.

– Нужно еще не принять за добычу ее тень, – заметил Жозеф.

По возвращении в Страсбург Жанна решила заняться Франсуа.

Впервые за сорок два года она стала вглядываться в него. Уже не как мать, но как женщина. Она надеялась на свою беспристрастность, хотя знала, как легко обмануться в отношении собственного ребенка. Он мало говорил и не нуждался в обществе. Сын надменного, язвительного и склонного к жалобам поэта любил, похоже, только печатное слово: он вкладывал душу в издание книг. Закончив работу над любой из них, он гладил ее, рассматривал каждую страницу, изучал в лупу какие-то детали, потом снова принимался ласкать корешок и обе стороны переплета.

Ласкал ли он женщин с такой же страстью? Конечно, это громко сказано, Жанна знала, что женщина у него была только одна – его собственная жена. Чрезмерной чувственностью он явно не отличался, если судить по любовным интрижкам несчастной Софи-Маргерит.

Она стала изучать его поведение за столом. У него был тонкий вкус, о чем свидетельствовало пристрастие к хорошим винам, о которых он говорил со знанием дела, детально оценивая «одежду», букет, аромат. Впрочем, он пил мало, а ел и того меньше – она никогда не видела, чтобы он накладывал себе добавки. За ужином он удовлетворялся всего двумя бокалами; никогда, нет, никогда не замечала она, чтобы спиртное ударило ему в голову. Стало быть, утехи чрева привлекали его не больше, чем утехи плоти, и Франц Эккарт в этом отношении походил на него – держался три дня на одной курице, а под конец философски обсасывал косточки. Такая воздержанность была редкостью. Жанна знала лишь двух по-настоящему воздержанных людей – Исаака и Жозефа Штернов. Но ведь то были мистики-евреи, которым вполне хватало хлеба и супа для пропитания. Матье обжирался. Филибер быстро напивался, а Франсуа Вийон прилагал большие усилия, чтобы не утонуть в вине. Бартелеми без труда справлялся с фунтом мяса. Наконец, Жак Адальберт тоже был не из тех, кто готов кормиться одним супом, как и сын Жанны от Жака – Деодат.

Так что же, Франсуа презирал все телесное? Вовсе нет: в парильне он всегда усердно мылся с мылом и щеткой, отнюдь не пренебрегая туалетной водой. Однажды, зайдя в его комнату, она с удивлением увидела, как он тщательно полирует ногти на пальцах ног.

Мужчина, который так за собой следит, предается мечтам. Но о чем он мечтает?

И какая женщина ему бы подошла?

Отчаявшись разрешить эту проблему, она отправила Францу Эккарту письмо с датой рождения Франсуа и попросила обрисовать – четко, ясно, без ученых аллегорий – характер мужчины, который появился на свет в этот день.

Она улыбнулась, представив нелепость ситуации: бабушка, взывающая к мудрости внука!

Тот не замедлил с ответом: