Цветок Америки

Мария Нарбоннская явилась в дом л'Эстуалей первой из тех просителей и просительниц, которые умоляли о встрече: дочь поэта Карла Орлеанского жила в Туре, всего в одном дне пути на повозке. Родившись в 1457 году и будучи гораздо моложе Жанны, она, тем не менее, производила впечатление старой женщины. Одеяние из черного узорчатого бархата и полное отсутствие румян делало ее белое от природы лицо еще более бледным; несомненно, она считала, что удалилась от мира и, особенно от двора своего брата. Сопровождали ее только фрейлина и лакей – так могла бы путешествовать дама из зажиточной бюргерской семьи. Она с удивлением оглядела Франца Эккарта:

– Я ожидала увидеть убеленного сединами старца. А вижу красивого молодого человека.

Мария Нарбоннская быстро взглянула на Жанну. Потом села в придвинутое ей кресло и сразу приступила к делу.

– Мессир, я догадываюсь, что осторожности ради вы предпочитаете выражать свои мысли темным языком, – без околичностей заявила она. – Прошу вас этого не делать. Говорите без опаски. Мы не встречаемся с королем. Для короны я не представляю никакого интереса, поскольку мальчика не родила, а снова выходить замуж мне поздно. Людовик не дарит меня своей откровенностью. 1515 – это год его смерти, верно?

– Похоже, так, мадам.

– Это меня не удивило бы. Вот уже много лет, как он страдает воспалением кишок. Но что означает все остальное? Корона, которая споткнется о порог, прислуживающий Меркурию Юпитер и мщение Немезиды?

– Если я не ошибаюсь, преемник короля будет претендовать на большие почести, что в данном случае может означать только императорскую корону. Однако достанется она не тому, кто достойнее. Решат дело деньги.

– Из этого я заключаю, что будущий император получит свой титул только благодаря банкирам, – сказала Мария Нарбоннская. – Чем же ответит Немезида?

– Против императора выступит мощный союз.

– У вас есть белое вино, мадам? – спросила Жанну августейшая гостья.

– Конечно, мадам.

– Если вы добавите к нему смородиновый сок, я получу свой любимый напиток.

К счастью, у Фредерики на кухне хранилась бутыль смородинового сока. Мария Орлеанская осталась вполне довольна. Она повернулась к Францу Эккарту:

– Я внимательно прочла все ваши катрены. Насколько я могу судить по тем, что мне удалось разгадать, ваши суждения заслуживают доверия. И что же дает вам это знание? Вы могли бы стать одним из самых могущественных людей Европы. Однако вы предпочитаете уединение, разумеется, очаровательное, – она повернулась к Жанне, – но все-таки уединение.

– Не все люди испытывают влечение к власти, мадам, – с улыбкой ответил Франц Эккарт.

– Иными словами, вы к ней равнодушны?

– Вовсе нет, мадам. Мы все зависим от власти, и даже королям приходится считаться с властью других королей. Но требуется искусство, чтобы использовать ее.

– Вы могли бы стать советником моего брата, – сказала она, потягивая вино со смородиновым соком. – Это вас не соблазняет?

– Мадам, подобное предложение привело бы меня в замешательство, ибо у короля есть множество других советников, с которыми мне пришлось бы по необходимости вступать в спор.

– Недавно у вас произошла стычка с Амбуазами, – напомнила Мария Нарбоннская.

Он удивился ее осведомленности.

– Епископ Анжерский рассказал об этом епископу Турскому, а тот – мне. Да, я понимаю вас, с Амбуазами ладить нелегко, – коротко объяснила она. – К счастью, в их семействе нет теологов, иначе мы стали бы поклоняться не распятию, а золотому тельцу.

Жанна расхохоталась.

– Если они по-прежнему будут досаждать вам, известите меня, я замолвлю за вас словечко перед Людовиком, – сказала Мария Нарбоннская.

Именно на это и надеялась Жанна. Теперь она лучше понимала характер гостьи: женщина, сознающая свое высокое происхождение, но лишенная чванства и иллюзий. Слишком многое она видела в жизни. Воспитанная в атмосфере интриг, порой таких же гнусных, как история с браком ее младшего брата, она все же осталась дочерью поэта: ее влекли человеческие отношения, основанные не на одной только алчности, не столь низменные, как при дворе. В этом толкователе звезд она увидела такую возможность. Но хотела его проверить, прежде чем довериться ему.

– А как быть с Австрийцем? – спросила Мария Нарбоннская. – Он не просил вас поступить к нему на службу?

– Один из его придворных в беседе со мной действительно намекал на это, – ответил Франц Эккарт. – Но разве могу я давать советы главному противнику короля?

– Вы совершенно правы, – кивнула Мария Нарбоннская. – К тому же вам пришлось бы переехать в Вену. Зимы там ужасные, из еды только сосиски и гуляш, как они называют свое рагу. Да, вы совершенно правы. Итак, вы изучаете звезды и пишете. Но скажите мне, все эти знания вас не подавляют? Не теряете ли вы вкус к жизни, когда вам становится известно, что один король умрет через десять лет, а другой – через тринадцать? Не тяготит ли вас это – проникать в тайны Господа?

Грубая простота вопроса ошеломила его.

– Это побуждает меня к скромности, мадам, – ответил он, наконец.

Она не отрывала взора от Франца Эккарта.