Цветок Америки

— Я убежден в верности вашего христианского суждения. Ступайте с миром. Пока же вы будете под моим покровительством.

Франц Эккарт встал, поклонился и еще раз поцеловал аметист.

Он прошел сквозь запахи ладана и капустного супа, прежде чем вновь ощутить пронзительный ноябрьский холод. Колокола во всю мочь отбивали полдень. На подмостках перед небольшой толпой разыгрывалась пантомима. Франц Эккарт увидел, как Смерть лупит дубиной простолюдина в желтом платье, и услышал смех зрителей. Ноябрь был месяцем мертвых, и повсюду встречались напоминания о неизбежном конце — порой гротескные, как эти фигляры в черных балахонах, которые с непристойными ужимками выпрашивали милостыню. В особняк Дюмонслен он вернулся продрогнув до костей и в скверном настроении. Жанна и Жоашен уныло сидели перед огнем. Вскоре пришел разъяренный Жозеф: ему пришлось отбиваться от двух нищих, которым он отказал в подаянии.

Жанна велела подать горячий суп с салом и курицей, а потом попросила рассказать о беседе с епископом Парижским.

— Вчера Мария Нарбоннская, сегодня Этьен де Понше, завтра папа… Меня радует такое покровительство, — сказала она.

Жозеф пришел в чрезвычайное волнение, а взгляд Жоашена был красноречивее слов.

— Прекрасно, наша миссия выполнена. Давайте вернемся в Анжер, — предложил Франц Эккарт.

Все с радостью согласились. Жанна обещала уже завтра раздобыть повозку. Франц Эккарт повел Жозефа с Жоашеном посмотреть собор Парижской Богоматери и оставил их на час, чтобы записать под диктовку епископа посвящение святейшему папе Юлию II, верховному владыке христианского мира и наместнику всемогущего Господа на земле, которому он адресовал несколько катренов — плод неустанных наблюдений за небесными сокровищами Творца и их несравненным устройством.

После чего он нашел своего отца и сына, стоявших, как и было условлено, перед алтарем. Выйдя из собора, все трое почувствовали, что продрогли, и зашли в ближайшую таверну выпить горячего вина. Жозеф заговорил о соборе:

— Кажется, будто камни летят.

Франц Эккарт улыбнулся. Да, построившие этот собор мастера лишили камень веса: он летел.

Они пошли по южному от собора Парижской Богоматери берегу, разглядывая последние баржи, которые загружались и разгружались, перед тем как река встанет: камни, кирпичи, дрова, доски, колеса для повозок, ящики с черепицей, бочки с вином, сукна, обернутые в полотно…

— Это место некогда называлось остров Евреев, — сказал Франц Эккарт. — Именно здесь в 1314 году великий магистр ордена тамплиеров Жак де Моле и приор Нормандии Жоффруа де Шарне были сожжены заживо по приказу короля Филиппа Красивого и папы Климента Пятого.

Мальчик и его дед с ужасом оглядывались вокруг.

— На костре Жак де Моле назначил королю и папе свидание перед судом Божьим. Через несколько месяцев оба они умерли.

Жозеф вздрогнул:

— Какое преступление они совершили?

— Они были слишком богаты и слишком добродетельны.

Жоашен жестом изобразил проклятие. Франц Эккарт рассказал историю тамплиеров. Потом все трое направились в особняк Дюмонслен.

На заре они весело уселись в повозку, и, когда кучер взмахнул кнутом над спинами лошадей, их сердца затрепетали от радости. Казалось, будто они спасаются бегством.

Поземка намела небольшие сугробы перед воротами Сен-Жак. У стражников были мертвенно-бледные лица и красные носы. Дорогу загромождали тележки с салатом, мешки с сыром, клетки с птицей, связки колбас и окороков, горшки с маслом и молоком, бочки с вином, корзины с пряностями. Все это предназначалось чреву Парижа — словно дань, выплачиваемая некоему ненасытному Левиафану.

Палезо, Шеврез, Данпьер, Рамбуйе… На ночлег они остановились в Ножан-ле-Ротру.

— Мне кажется, будто я окаменела, — пожаловалась Жанна Францу Эккарту, когда они оказались наедине.

Он обнял ее и вскоре заснул.

28 Подальше от невежд

Двадцатого мая 1506 года Слепая распутница вновь сыграла одну из своих грубых шуток, на которые только она и способна. Христофор Колумб умер в Вальядолиде, в самом сердце старой Кастилии: одинокий, слепой, безумный и нищий, забытый всеми, кроме своих кредиторов. В тот же день на верфи портового города Кадикса каракка «Ala de la Fey», «Крыло веры», принадлежащая Торговой компании Нового Света, опасно потрескивая, сошла с подпорок и, подняв огромный столб водяной пыли, приняла крещение в соленой воде, после того как священник окропил ее пресной. Словно оседлав невидимую лошадь, она — еще никем не усмиренная — безмятежно разглядывала горизонт, без страха, но и без вызова. Щедрое солнце разбрасывало свои золотые экю по легкой зыби. Около сотни человек на причале смотрели, как корабль смело покачивается среди блесток Средиземного моря: Феррандо, его брат Танцио, сыновья Пьер-Филиппо, Джан-Северо и жена Анжела Сассоферрато, Франсуа, Одиль, Жак Адальберт, Симонетта и Франц Эккарт де Бовуа, Жанна, Деодат, Ивонна и Жозеф де л'Эстуаль, Жоашен Хуньяди, дюжина ребятишек, кучка генуэзских и испанских банкиров, управляющий верфи, плотники и конопатчики, священник, молодой монашек и зеваки.