Цветок греха

Проезжая по узким улицам Энниса, она останавливалась, чтобы купить открытки и какие-нибудь безделушки для друзей, которые знали, что она поехала отдохнуть и развеяться, но не имели понятия, к кому и для чего.

С грустью она вынуждена была признаться самой себе, что нет у нее в Нью-Йорке и во всей огромной Америке ни одной живой души, с которой бы она хотела или чувствовала необходимость поделиться самым сокровенным, открыться как на духу. А не только посылать открытки.

Для нее всегда главным были не люди – внезапное открытие испугало ее до того, что даже ослабели руки, сжимавшие руль. Да, не люди, а работа. Неужели действительно так? Пожалуй, она чересчур резко, слишком безжалостно высказывается о самой себе. Так нельзя. Конечно, работа значит для нее очень много, но ведь были и увлечения, и просто дружба. Куда же все это сейчас подевалось? Почему она, только-только оторвавшись от дома, ощущает себя потерпевшим кораблекрушение пассажиром, единственным оставшимся в живых посреди океана сомнений и неопределенности?

Но о чем вообще речь, если она это вовсе не она, не Шаннон Бодин по рождению, а Шаннон Конкеннан? И выходит, вовсе не она была и считала себя до сих пор довольно успешным художником по дизайну, а кто-то совсем другой?

Она горько усмехнулась. Кто же она в действительности?

Незаконная дочь совершенно неизвестного ей, безликого ирландского фермера, который не хотел или не смог быть фермером и кто уложил к себе в постель молодую, одинокую, несчастливую в собственной семье американку?

Пусть так. От этой мысли ей делается неуютно, даже больно, но неужели она сама настолько бесформенна и слабохарактерна, что один подобный факт – ее незаконное рождение – может значить так много для нее, взрослой и неглупой женщины?

И все же так оно и есть…

Она уже стояла на пустынной кромке берега, совсем одна, ветер развевал волосы, она ежилась от прохлады и знала: да, это правда, никуда от нее не деться.

Может быть, если еще с самых ранних лет ей стало бы известно, что Колин Бодин, хороший, добрый Колин, был тем, кто принял ее как дочь, а вовсе не родным отцом, то сейчас она бы себя чувствовала по-другому. Не как человек, живший столько лет в обмане, во лжи. Истина, обрушившаяся на нее почти через тридцать лет, оказалась слишком тяжкой – почти раздавила ее.

Но теперь уже ничего не изменить, не поправить. Осталось лишь одно: смотреть в глаза этой правде. И одновременно смотреть в себя.

– Бурное море сегодня.

Шаннон вздрогнула от звуков голоса и обернулась. Позади нее стояла старая женщина. Как неслышно она подошла! Хотя ветер и волны такие, что и мотоцикла не услышишь. И, кроме того, ее мысли были так далеки от этого скалистого берега.

– Да, очень бурное, – согласилась Шаннон, изобразив вежливую улыбку, специально предназначенную для незнакомых. – Но все равно, здесь так красиво!

– А многие предпочитают лес. – Женщина плотно закуталась в плащ с капюшоном, устремив в сторону океана взгляд своих глаз, удивительно ярких на покрытом густой сеткой морщин смуглом лице. – Те, у кого на душе поспокойней, – вновь заговорила она, – те любят лес. На этом свете есть всякое – на выбор. Для тех и для других. – Она перевела взгляд на Шаннон. – Наше дело знай выбирай.

Немного озадаченная, Шаннон молчала, засунув поглубже руки в карманы куртки. Она не привыкла вступать в беседы философского свойства со случайными встречными.

– Вот люди и выбирают или то, или другое, – все же ответила она. – В зависимости от настроения. А как называется это место? У него есть название?

– Некоторые зовут его Берег Несчастной Марии. По имени женщины, которая утопилась тут, когда потеряла в пожаре мужа и трех сыновей. Она не дала себе времени подумать, что делает. Забыла, что в этом мире ничто – ни плохое, ни хорошее – не бывает вечным.

Снова этот философский уклон. Какой у нее занятный образ мыслей.

– Печальное название для такого чудесного места, – покачала головой Шаннон.

– Пожалуй, – согласилась старая женщина. – Однако здесь хорошо постоять да поглядеть долгим взором вдаль, на то, что воистину вечно. – Она вновь посмотрела в лицо Шаннон и улыбнулась очень по-доброму. – Чем старше становишься, тем дольше смотришь. – Она кивнула в сторону бескрайнего океана.

Шаннон улыбнулась в ответ. Сейчас это получилось у нее совершенно искренне, без всякого усилия.

– Сегодня я уже смотрела довольно долго, – сказала она. – А сейчас мне пора возвращаться.

– У тебя еще есть время, чтобы идти и туда и обратно, девушка. Но не забывай, где бываешь и что видишь.

«Странная женщина», – говорила себе Шаннон, поднимаясь по довольно крутому склону, чтобы выйти на дорогу. Впрочем, возможно, это вообще свойственно всем ирландцам – извлекать тайный смысл из любых, самых простых понятий и явлений.

Когда она очутилась уже на дороге, ей пришло в голову, что быть может, старой женщине трудно будет подняться в гору и нужно помочь. Она быстро пошла обратно, но на берегу уже никого не было.