Цветок камнеломки

— Показалось!

— А не кажется ли тебе в таком случае, что ему несколько не по чину в одиночку такие вопросы решать? Подумаешь, главковское начальство!

— На нас — хватит и такого!

Балаян нехорошо прищурился:

— На него тоже может кое-кого хватить… Переиграл он, понимаешь? Слишком уж никакого движения. Мертво все.

— Гм, — осторожно кашлянул Гельветов, — а кого именно из знакомых вы имели ввиду?

— А Суркова. У него как раз головная машина нового, — только тс-с! — 671-го проекта в ходу. Только ход тот хреновый-хреновый. А что?

— Да человечек есть у меня такой, специальный. Как будто именно для таких дел и создан…

— Мы же, кажется, договорились, — Чангуров на этот раз дымил нервно, напрочь потеряв давешнюю самоуверенность Вершителя и Лица Причастного, — так откуда тогда эти депеши?

— Ка-акие дэпеши? — Тяжелым голосом осведомился Балаян, которому содержание послания, присланного его старым другом было известно лучше собственной биографии. — Не-э знаю никаких де-эпеш. Не помню никаких договоров.

— Держать в строгой тайне…

— А-а-а, это… — Вазген Аршакович легкомысленно махнул рукой, — кажется, припоминаю, что вы просили что-то такое…

— Это дома — просьбы! А здесь, в этом кабинете, это называется рас-по-ря-же-ни-я! Они обязательны для исполнения.

— А я как-то припоминаю, что я предупреждал: на данном этапе полностью исключить распространение слухов — нельзя. — Приподняв тяжелые веки, он твердо взглянул в глаза начальству. — Зато не припоминаю никаких письменных распоряжений. Зафиксированных и завизированных. Поэтому и устные распоряжения я того… Нэ-еясно помню.

— Но кто-то же нашелся у вас! Нашлась г-г-г… гнилушка, проинформировала!

— А этого я даже тем более не понимаю. Существуют люди, обязанность которых как раз и состоит в том, чтобы информировать партию и правительство обо всем существенном, так что я не-э понимаю вашего недовольства. Па-азвольте? — Спросив, он, вовсе не дожидаясь разрешения, взял письмо Суркова и не столько прочитал, сколько сделал вид, что небрежно проглядел. — А-а, — равнодушно проговорил он, — человек занимается важным заданием Родины, связанным с обороной, человеку нужно быстро и качественно резать титан для обшивки, — не понимаю, не хочу понимать вашего недовольства этим вполне е-эстественным фактом…

— А-а, подите вы с вашей д-демогогией! Научились, понимаешь, говорить!

— А что ви имеете ввиду па-ад дэмагогией?

III

— Валерик, сына, разогрей обед, устала я…

Эти намеки и дальние подходцы он знал наизусть. Разговоры про усталость неизбежно, как наступление ночи перейдут на плохое самочувствие, плохое общее состояние здоровья, на наступающую старость и дряхлость, на то, что ей уже тяжело вести хозяйство, а все это, в свою очередь, плавно перетечет в прозрачные намеки на то, что, мол-де, не худо бы и жениться. Поэтому средняя часть монолога выпадала из его восприятия как-то сама собой, так что он умудрялся услышать только самый конец:

— … вот чем тебе, к примеру, Томочка плоха? И Света еще, тоже вот хорошая девушка…

Томочка была неплоха. Время от времени, когда нуждишка. Не более того. Главным ее достоинством была готовность к услугам в любой почти что момент, да еще, пожалуй, хорошая фигурка. Но ему с ней не было скучно только во время того, да еще, разве что, последние минут двадцать до того. Было дело, почитывал он серию "ЖЗЛ", даже собрал несколько книжек, и неизменно его злило, когда косноязычные биграфы сетовали на то, что жена великого человека, вовсе не была-де его достойна, и чего он только в ней всю жизнь находил. А — Нечто. Не имеющее названия, но из-за которого человеку с первой минуты знакомства и до гробовой доски присутствие этой женщины не только не в тягость, но и наоборот. И это, безусловно, не любовь. Во всяком случае — не только любовь.