Читаем Цветок пустыни полностью

На самом деле в моей дружбе с Билли не было ничего необычного. В Сомали уважительное отношение к животным выработано тысячелетиями кочевой жизни нашего народа. С ними мы рождаемся, растем, голодаем и страдаем от жажды (или наоборот) и умираем. Жизнь семьи очень тесно связана с жизнью стада. Детей в Сомали приучают ухаживать за животными с малых лет, как только они начинают ходить без посторонней помощи. В нашем стаде были и козы, и коровы, и овцы, но, конечно, самыми главными животными всегда были верблюды.

Верблюд в Сомали – все равно что корова в Индии. Об этом животном слагают легенды, песни и сказания. Многие из них передаются из уст в уста уже очень много лет, чтобы сохранить для новых поколений эту связь, идущую из глубины веков. Мама часто напевала мне одну песню: «Мой верблюд попал в руки дурного человека, тот убьет его или уведет из стада. И вот я плачу и молюсь: люди, сжальтесь надо мной, верните мне верблюда». Каждый сомалиец с колыбели знает – верблюда нужно беречь как зеницу ока.

Жизнь человека в Сомали измеряется верблюдами. Выкуп за убийство – сто верблюдов. Если род убийцы не заплатит семье пострадавшего, на них ляжет страшная месть. Выкуп за невесту отдают тоже верблюдами. Верблюд заменяет нам все – валюту, транспорт, супермаркет.

Ни одно животное на свете не приспособлено так к жизни в пустыне, как верблюд. Он может не пить неделями и все равно продолжает давать молоко, чтобы человек мог утолить и жажду, и голод. Он может пережить самый невыносимый зной. Еще одно неоценимое качество верблюда – он ест колючки и не отбирает траву у другого скота.

По характеру верблюды очень напоминают лошадей – они так же глубоко привязываются к хозяину и будут делать для него то, что не сделают ни для какого постороннего человека. Многие пытаются укротить молодых верблюдов – приучают носить седло, ходить в караване. С ними нужно быть твердыми: нерешительного наездника верблюд тут же сбросит или даже лягнет.

Мы каждый день отвоевывали у пустыни жизнь и постоянно были в пути, нигде не задерживались дольше трех недель. Такую жизнь диктовала нам необходимость заботиться о скоте. Мы вечно искали новые пастбища и источники воды. Мы, кстати, по меркам Сомали, считались зажиточными – наша семья владела большим стадом разного скота. Братья пасли крупный скот, а я с сестрами, как велит традиция, присматривала за мелким. Жили мы в плетенной из травы хижине, которую возили за собой с места на место. Из веток мы делали каркас, потом мама плела циновки из травы и укладывала сверху – получался купол шириной примерно метра два. Когда наступало время сниматься со стоянки, шатер разбирался и укладывался вместе с другими пожитками на верблюдов.

Хижина защищала малышей от ночного холода и нас всех от полуденного зноя. Там же мы хранили свежее молоко. Ночью в шатре спали только младшие, дети постарше ночевали на циновках под открытым небом – одеял не хватало, и мы грелись друг об дружку. Отец, как главный защитник семьи, спал чуть поодаль от остальных.

Жизнь человека в Сомали измеряется верблюдами. Выкуп за убийство – сто верблюдов.

Вставали мы с первыми лучами солнца. Распорядок дня был всегда примерно одинаковый. Сначала нужно проверить загоны и подоить коз и коров. Доить нужно было так, чтобы хватило и нам, и детенышам – козлят и телят мы держали в разных загонах, чтобы они не высосали все молоко. Часть молока мы перерабатывали в масло.

После этого – завтрак из верблюжьего молока. Мы в основном питались им, потому что в нем содержится больше питательных веществ, например витамин С. В пустыне не дождешься разнообразного меню, овощи или зерновые там не вырастишь. Иногда нам везло, и мы натыкались на бородавочников (это дикие африканские свиньи), которые вынюхивали и вырывали съедобные корнеплоды. Удавалось поживиться и нам.

Мясо мы не ели, только в самых крайних случаях – убийство животного ради него считалось расточительством. Для поддержания жизни мы дважды в день питались верблюжьим молоком, на завтрак и на ужин. Иногда молока на всех не хватало. Тогда его распределяли от самых младших к старшим. Мама никогда ни капли в рот не брала, пока не убеждалась, что всем досталось. Иногда мне казалось, что она вообще никогда не ест, хотя такого, конечно, быть не могло.

Мы были терпеливы и уповали на волю Аллаха. Подумаешь, не поужинали сегодня, ну и что? Малыши иногда начинали хныкать, но дети постарше понимали больше и потому молча ложились вечером спать. Завтра будет новый день и новый шанс. Мы знали, что наша жизнь зависит от природы и не в наших силах ее изменить, только Аллаху это под силу. Иншалла (как угодно Аллаху) – вот наша философия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное