Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

С первыми лучами солнца мы оставили наше прибежище. День обещал быть ясным. Погода в горах поражала обилием контрастов: в солнечные дни мы изнывали от жары, несмотря на снег, выбеливший склоны, ночами же наступала самая настоящая зима: лужицы затягивало льдом, а высохшая трава звенела под сапогами не хуже альхаговых бубенцов. Привыкнуть к этому было сложно, если только ты не родился горцем.

На отдых мы останавливались в башнях как две капли воды похожих на свою предшественницу. Похоже, кто-то намеренно расставил их на расстоянии дневного перехода. Когда я спросил об этом Иргу, тот часто закивал.

— Во времена пра-пра-прадедов, так давно, что теперь никто и не вспомнит, когда это было, через горы ходили торговые караваны. Скрипели повозки, звенела конская сбруя, камни летели из-под копыт…

— Я читала об этом у Арнаульфа Триарского в его "Странах и нравах", но даже вообразить не могла, что когда-нибудь пройду дорогами древних! — восхищенно откликнулась Сагитта.

Воистину, колдунья получала удовольствие от путешествия. Лицо ее обветрилось и потемнело от солнца, волосы перепутались и насквозь пропитались синей пылью. Запылилась обувь и одежда. Сагитта походила бы на побродяжку, если бы не глаза — у бродяжек не бывает таких глаз — счастливых, сияющих ярче любой звезды на небосклоне. Я откровенно любовался колдуньей.

— А отчего древние забыли свои пути? — полюбопытствовал Данко.

— Не так уж и забыли, как хотелось бы, — тотчас отозвался Браго. Мысль о преследователях не давала ему покоя.

Ирга ответил не сразу. Прежде горец жевал губами, морщил брови и все лицо целиком, задумчиво шевелил носом. Я приведу здесь рассказанную им легенду, ибо она засела мне в память крепче других. Может быть, и вам она представится небезынтересной.

Славным воином был Охоч, сын Хоча. Не случилось еще битвы, которую бы он проиграл. Не нашлось богатыря, который одержал бы над ним верх. Ни один кузнец не выковал меча или копья, что могло бы поразить Охоча — невредимым выходил воин из любой схватки. Никто не желал принимать вызов Охоча, а ему самому жизнь немила была без сражений. Тогда замыслил сын Хоча бросить вызов Хозяевам гор. Вошел он в Ущелье духов, шел три дня и три ночи, и вышел на изнанку мира.

Все там было непривычно человеку: земля дымилась, вода крошилась, воздухом нельзя было дышать, но можно напиться. Звери там были покрыты чешуей, а рыбы — мягким мехом. Птицы, что летели под облаками, отражались в глади прозрачных озер, и когда Охоч подходил ближе, чтобы рассмотреть их, то отраженные стаи разлетались прочь, а поднебесные как ни в чем не бывало двигались дальше. Бродил Охоч по изнанке мира, дивясь чудесам ее, и набрел на одинокую хижину. Снял он свои башмаки, постучался да и переступил порог. В хижине той пировали люди, и самому молодому из них едва ли сравнялось меньше доброй сотни лет. Пригласили они Охоча к столу, яствами потчевали, но сын Хоча отказался, ибо помнил: тому, кто поест на изнанке мира, навсегда закроются пути назад.

— Так испей вина, гость дорогой! — предложили тогда ему.

И опять отказался Охоч:

— Сам я не пью, почтенные отцы, но охотно услужу вам, ведь меня учили уважать старших, — с этими словами он подхватил самый большой бочонок и принялся разливать вино в протянутые кубки. С каждым наполненным кубком делался бочонок все тяжелее и тяжелее. Вот он весит как глыба каменная, вот как целая гора, а старцы все пьют и не пьянеют. Вот уже кажется Охочу, будто весь диск земной ухватил он и держит из последних сил. Тогда встал один из старцев, и смолкли голоса.

— Спасибо тебе, гость дорогой, уважил. Проси свою награду!

— Не нужно мне наград, почтенный отец. Хотел я просить о славном поединке, но стыд не позволяет мне, ибо я моложе любого из вас, и не снискать мне славы в победе над старостью.

Рассмеялся старик, скинул расшитый золотом халат, а под ним открылось рубаха кожаная с железными бляхами. Помолодел старик на глазах — дедом был, внуком стал: черноокий, чернобородый.

— Что теперь скажешь?

Вышли они из хижины, стали на холме друг против друга. День сражаются, два сражаются, вот и шестидневье на исходе, а поединок их далек от завершения.

Да только изнанка мира не зазря изнанкою зовется. Пока там шел бой, здесь тряслась земля, бушевало ненастье. Собрались жители деревни, пошли к ведуну за помощью. Глянул ведун на изнанку мира — только головой покачал:

— Сошлись в бою двое равных, не разъять. Но коли найдется средь вас тот, кто себя не жалеючи отвлечет внимание их от схватки, тогда я вступлюсь.

Выслушали люди ведуна, и ушли ни с чем. Меж дерущимися становиться, что меж жерновами мельницы — раздавят и не заметят, а гроза-ненастье вдруг да утихомириться. А у ведуна была внучка-красавица. Услыхала она дедовы речи и в ноги ему кинулась.

— Позволь людям помочь, дедушка.