Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

Смирившись, она опустила плечи и отослала прислугу. И без того тихий голос ее сделался едва слышим. Мне пришлось затаить дыхание.

— С раннего детства меня готовили стать королевой вашей страны. Моих учителей выбирали среди ваших подданных, из тех, кто не знал языка къярнов, и чтобы понимать их, я вынуждена была в совершенстве овладеть вашей речью. Меня учили стихосложению, музыке, истории, этикету. Ваши традиции я знаю лучше традиций своей родины: свадьба предваряет коронацию, так заведено в ваших землях. Я ждала, что на Совете вы заговорите о свадьбе. Но вы обошли этот предмет стороной. Помните, в Къертанкъярне я предложила освободить вас от обязательств, однако вы убедили меня в неизменности своих намерений? Быть может, для вас все звучало иначе, я же поверила в то, во что желала верить всею душой.

Маркиз Орли предупреждал, что ваше сердце несвободно. Он пытался предостеречь меня от пустых надежд, напрасно я не слушала его. Мне незачем далее злоупотреблять вашим гостеприимством. Я становлюсь приживалкой. Посмешищем.

Помимо воли я почувствовал вину из-за того, что принес разочарование принцессе, от которой не видел никакого зла.

— Я смогу навестить вас в Къертан-Къярне? — спросил я, стремясь сгладить печаль расставания.

Нинедетт покачала головой.

— Возвратись я домой, Годерикт решит, будто вы отвергли меня, и сочтет себя обязанным вступиться за мою честь. Я не хочу послужить причиной раздора. Я уповаю на давнюю дружбу с настоятельницей обители святой Карпеции в надежде, что она примет меня в свою общину. Но вам не о чем беспокоиться, за мной последует лишь дюжина рыцарей, прочие останутся здесь и поддержат ваши притязания на трон. Что бы ни произошло между нами, я уверена, вам суждено стать великим государем.

Эта девочка, которая бесстрашно отстаивала меня перед Королевским советом, теперь ни слова не сказала в собственную защиту. Молчала, опустив глаза. Волнение ее выдавали лишь частые, похожие на всхлипы вдохи. Вокруг оседал лебяжий пух да с тихим стуком падали на каминную полку лепестки белых роз. Запах мускуса и амбры сделался непереносим.

— Готовьтесь к свадьбе, ваше высочество.

Вы спросите, зачем я сказал так, если мое сердце навеки было занято Сагиттой. Да и сам я много раз спрашивал себя о том же. С пьедестала прожитых лет легко казниться поступками, совершенными под давлением обстоятельств; легко внушить себе, будто имея шанс возвратиться назад, ты сумел бы воспротивиться их давлению. Возможно, научись наши колдуны перемещать людей на давно пролистанные страницы жизни, я нашел бы в себе силы равнодушно развернуться и уйти. Однако тогда я не смог так поступить.

Мы не свободны в своих поступках, и выбор наш предопределен всей нашей жизнью. Великодушие принцессы стронуло лед, сковавший мое сердце за время жизни на городском дне, и пробудило чувства, какие я считал давно умершими. Вера Нинедетт в людей, в благородство их помыслов и намерений, в чистоту их душ, коих оценивала она по образцу собственной души, заставляла отворять давно позабытые тайники, чтобы с гордостью извлекать оттуда запылившиеся идеалы. Эта вера возвышала подлецов до святости. Порой Нинедетт казалась мне блаженной, и тогда я вспоминал привидевшейся мне сон о безумцах: их осиянные незримым светом лица, сомкнутые веки и губы в вечной загадочной полуулыбке, и всю тяжесть мира на их плечах.

Я не мог отплатить Нинедетт равнодушием. Не разделяя ее чувств, я тем не менее не смел ранить их, потому что слишком хорошо знал, каким уязвимым делает человека любовь. Я был бы последним негодяем, если бы ради своей мечты обрек принцессу провести жизнь в заточении монастырских стен, под гнетом надуманных обетов и запретов. Я не мог обрушить на ее хрупкие плечи всю тяжесть мироздания, да и мечты всегда казались мне чересчур эфемерной материей.

Неправду болтают, будто благие поступки делают человека счастливым. Нинедетт я покидал в крайне скверном расположении духа. Чувствовал я себя так, будто у меня украли нечто куда более ценное, чем тот памятный изумруд. Я прошел сквозь Парадную анфиладу, равнодушный к сусальному блеску и росписи высоких сводов, миновал Зал приемов, не замечая царившего вокруг великолепия, спустился по главной лестнице, не ощущая опоры под ногами и оттого полагая, будто схожу в бездну. Там и повстречался мне тот, кого я считал виновником своих бед — Лукреций Орли. Если бы сладкоречивый красавчик, насквозь пропитанный ядом, своей болтовней не подтолкнул принцессу к отъезду, я не оказался бы связан обещанием. Мне нестерпимо захотелось уязвить Орли, отнять у него нечто дорогое, чтобы он тоже почувствовал горечь утраты.

— Ари! — протянул ко мне руки маркиз.

Что ж, в эту игру можно было играть и вдвоем. Я бесшабашно улыбнулся и потянулся навстречу, переплетая свои пальцы с прохладными пальцами Орли, на которых тот без опаски носил заключенного в кольцо демона.

— Порадуйся за меня, добрый друг! Никогда прежде не был я так счастлив!