Цветок Трех Миров

Интересно наблюдать за парами во время первого, второго или третьего свидания. Молодой человек обычно или горячо рассказывает про двигатель внутреннего сгорания, показывая руками действие его поршней, или пытается с напрягом сочинить, какая музыка ему нравится, или несет какую-то пургу на тему своих жизненных принципов. На лице же девушки – вежливый и несколько искусственный интерес. Чувствуется, что не слова она слушает, а пытается эмоциональный фон прощупать, ощутить в своем собеседнике нечто главное, центральное. В глазах же ее стоят три вопроса: «Тот ли ты?», «Буду ли я с тобой счастлива?» и «Когда ты меня поцелуешь?».

Йозеф Эметс, венгерский философ

Афанасий стоял в карауле у Зеленого лабиринта. Утро ветреное, холодное, точно и не лето. Афанасий мерз. Даже держать в руке шнеппер ему было холодно. Он положил его на землю и бегал вокруг, размахивая руками. Родион, сидевший рядом на бревне, посмеивался.

– Очень воинственно! Ты выглядишь как шаманщик, заговаривающий шнеппер. Ты еще восклицай: «Угух-хух-хух!» – посоветовал он.

– Угух-хух-хух! – крикнул Афанасий.

Ветки кустарника зашуршали, раздвинулись, а потом вдруг совсем не там, где шуршали ветки, а много выше, высунулся большой горшок. Повернулся в одну сторону, в другую. Вытаращил на Афанасия укоризненные глаза-пуговицы и скрылся, делая огромные шаги.

Афанасий перестал прыгать и остановился, смущенный:

– Бедный Горшеня! И днем ходит, и ночью. Видел его тулуп? Весь грязный, в колючках. Надо будет, когда все закончится, новый ему подарить.

– Это в зависимости от того, как и чем закончится, – резонно заметил Родион.

Горшеня проследовал дальше. Огромный, бессонный, он цапельными раскачивающимися шагами бродил по шныровскому парку, подходил к пегасне, к жилому корпусу, к воротам, к сарайчикам Кузепыча. Он был повсюду и везде. Его ломкая, нечеткая тень то скользила по стволам деревьев, то вообще исчезала, то вдруг обнаруживалась у старого дуба и сливалась с тенью дерева.

Из окна своего кабинета за Горшеней следила Кавалерия. Окно кабинета было открыто. На подоконнике лежали мешки с песком. Между ними – тяжелые арбалеты. ШНыр серьезно подготовился к осаде.

– Он что-то чувствует, потому и ходит… – сказала Кавалерия Меркурию Сергеичу, неспешно чинившему какой-то очень древний, заслуженный арбалет. – Закладка почти погасла. Думаю, ведьмари прорвались бы, если бы пошли сейчас на приступ. Я не сплю ночами.

– А я вот. Прекрасно. Сплю, – отвечал Меркурий. – Глупо. Волноваться. Можно прогореть раньше. Времени. Надо вести себя. Как олень. Убежал от охотников. И спокойно. Пасется. В чаще.

– Но охотники опять придут.

– Да. Но если олень. Выспится и поест. Охотники. Опять останутся. Ни с чем. Будь как Суповна.

Кавалерия усмехнулась:

– Сковородками швыряться? Это можно.

Накануне Суповна с дикой силой метнула сковороду и попала в берсерка-шпиона, голова которого назойливо маячила на пятачке за главными воротами. Сделав в воздухе больше пятидесяти оборотов, сковорода пролетела около двухсот метров. Меркурий потом не поленился сосчитать. Не всякая стрела даже из лука поразила бы цель на таком расстоянии. Для арбалета оно вообще было нереальным. Суповна, однако, больше жалела о сковороде и теперь бросала в ведьмарей картошкой. Точность метания была уже, правда, поменьше, но все же за картофелинами было даже глазом не уследить. Они вылетали из ее рук как пули.

Афанасий больше не скакал вокруг шнеппера и не вызывал дух Угух-хух-хуха, хотя Горшеня уже ушел и не появлялся. Афанасий вдруг с удивившей его остротой вспомнил о Гуле. Вспомнил ее подвижное лицо, смешные жесты, воробьиные прискоки и способность останавливаться посреди улицы с такой резкостью, что на нее налетали прохожие, а машины «оббибикивались» до того, что ломался гудок.

Афанасий понял, что если не увидит сейчас Гулю, то умрет, и так этому удивился, что даже потрогал то место груди, где у него находилось сердце. Афанасий был человек хоть и нежный, но прохладный. То есть когда видел Гулю, был с ней очень ласков и мягок, но когда не видел, то почти и не вспоминал. А тут вдруг такая тоска.

Не в силах ничего с собой поделать, Афанасий принялся бродить вокруг Родиона так, как раньше бродил вокруг шнеппера. После десятого круга Родион прицелился в него и пригрозил, что отправит Афанасия в Арктику, если тот прямо сейчас куда-нибудь не сгинет.