А что, если он пропустил сегодня занятия из-за меня? Мысль была глупой. Даже самонадеянной. Однако отделаться от нее не удалось даже после звонка с урока. Как можно на дух не переносить присутствие другого настолько, чтобы пропускать занятия? И почему именно меня? Стипендиатов вроде меня полно во всей параллели. Или же именно из-за неприязни Смирновы держатся от других учеников особняком? Рано или поздно родители выдворят Станислава из дома, и уж тогда открытого разговора не избежать. Кажется, Таня рассказывала, что Смирнов-старший – врач, а значит, быстро сможет понять, притворяется сын больным или нет. Хорошо бы это произошло пораньше, пока внутри меня скопилось достаточно решимости и злости, чтобы разобраться. Не пройдет и пары дней, как я проиграю в голове все возможные варианты предстоящего диалога, а затем иссякну. Честно говоря, я никогда не была смелой и тем более решительной. Но не буду лукавить, мне очень хотелось накричать на Станислава за вчерашнюю невнятную историю. Спустить пар на виновника.
Вечером выяснилось, что вершина кулинарного мастерства Кости – омлет да яичница. После недолгого спора я отвоевала место на кухне, желая хоть чем-то быть дома полезной. Таким образом, готовка легла на мои плечи, с одной лишь оговоркой: раз в неделю Костя будет возить нас куда-нибудь поужинать. Я была не против, понимая, что порой мне будет не до стряпни – выпускной класс требует много сил. Сейчас по некоторым предметам у меня была на удивление фора, но это не могло продлиться долго. В любом случае всегда оставался всадник Апокалипсиса в виде ненавистной геометрии, которую стоило каким-то чудом закрыть хотя бы на четверку, если я хочу выпуститься без троек. О сдаче ЕГЭ по предмету и речи быть не могло.
Наспех проглотив яичницу, я заглянула в холодильник, который оказался предательски пустым, и поняла, что на завтрак готовить не из чего. Вместе с Костей мы составили список продуктов. Бонусом отец порадовал меня, вручив банковскую карту. Оказывается, они с мамой договорились завести мне «детский» счет с настраиваемым в приложении лимитом. Костя сказал, что мой бюджет будет складываться из ежемесячных отчислений стипендиатам и небольшого бонуса сверху от мамы и папы. Новость удивила меня и очень тронула. Это было похоже на признание в глазах родителей того, что я выросла. Всю жизнь я пользовалась только наличными, а для карт в кошельке и вовсе не было отделения.
Вторым подарком стал роскошный черный велосипед, предусмотрительно спрятанный Костей от меня на балконе. Никаких излишеств: однотонная рама, удобное широкое седло, миниатюрный позолоченный звонок по левую сторону руля. Ни обмотки, ни дурацких украшений с пластмассовыми цветами. Чистый холст, который я смогу украсить при желании так, как хочется. Над задним колесом отец закрепил багажник с боковыми креплениями под специальные велосипедные холщовые сумки – в сложенном виде они уже красовались по обе стороны, готовые стать надежными помощниками в походе за продуктами. В комплект к велосипеду Костя вручил мне замок для парковки и яркую желтую куртку-дождевик с девчачьими розовыми молниями на карманах. Подойдя к зеркалу, я примерила обновку. Накинув капюшон, посмотрела на отражение и почувствовала себя главным героем сериала «Тьма». А если найти где-то красный шарик, то можно передать привет фанатам Стивена Кинга. Отец выжидающе смотрел на меня, опираясь плечом о стену в коридоре:
– Ну как, нравится?
– Очень круто. Спасибо, пап. – Я улыбалась так широко, что свело скулы.
Глаза Кости округлись. Он перестал моргать – только молча таращился на меня.
– Ты чего? – Только бы не сердечный приступ.
Вопрос привел Костю в чувство. Он задумчиво почесал голову, пытаясь скрыть улыбку:
– Кто-то только что назвал меня папой.
Костя помог спустить железного коня на первый этаж и отправился на дежурство. Я проводила машину отца взглядом и подумала: как чудно, не прошло и недели, а изо рта выскочило непривычное «папа». К тому же так легко. Раньше мне стоило больших усилий произнести это слово просто потому, что я не чувствовала между нами связь. Когда я была маленькой, мне трудно было принять жизнь на два дома. Казалось, что именно папа виноват в развале семьи, хотя мама никогда не говорила о нем плохо. Все, что я знала о разводе родителей, сводилось к огромной разнице, пролегающей между Костей и Марией: в то время как Ксертонь была живительным кислородом для папы, она забирала последние силы у мамы. Договориться родители так и не смогли, а может, как порой мне казалось, не захотели, отправившись каждый по своему пути. Начитавшись романов, я долгое время воображала, что Костя, как рыцарь в сияющих доспехах, был обязан бороться за любовь. Завоевать Марию, вернуть. Только недавно я осознала, что любимые сюжеты романов почти никогда не повторяли той реальности, в которой нам всем приходилось жить. Быть может, я действительно стала взрослой и детские обиды к Косте отошли на второй план? Кто бы знал.